Глава 13. Болезни и олигархи-1997
Часть 4
При назначении Немцова на пост первого вице-премьера Ельцин обещал ему поддержку и помощь. Он по-человечески явно ему симпатизировал и не скрывал от публики этого своего отношения. А Немцов явно наслаждался своей ролью фаворита и “ наследного принца”.
Эта демонстративная благосклонность к Немцову не могла остаться незамеченной Черномырдиным. И люди искушённые понимали, какую тонкую игру вёл Ельцин (или его окружение – в данном случае это не столь важно). Ельцин явно хотел, чтобы между Немцовым и Черномырдиным пробежала чёрная кошка.
Но сам Немцов не принадлежал числу опытных московских царедворцев и принимал подчеркнуто доброжелательное и “отеческое” отношение Ельцина за чистую монету. Возможно, что это и была искренняя симпатия, поскольку вообще мало кто мог устоять перед человеческим обаянием Немцова. Но это было правдой лишь отчасти.
Ельцин много раз говорил Немцову, что тот мог в любой момент обращаться к нему за помощью, что тот готов был его быстро принять и выслушать, что между ними не должно было стоять никаких посредников и чиновников, которые могли бы помешать их общению.
И Немцов в это так безоглядно поверил, что без тени сомнения убеждал всех своих товарищей и коллег по правительству, что у него был прямой контакт с “дедушкой”, и что он через голову всех “Валь и Тань” мог напрямую встретится с Ельциным и обсудить с ним любой вопрос. И он был так искренен и убедителен в этой своей вере, что даже такой опытный зубр как Чубайс начал думать, что так оно и было.
Примерно в это время, в апреле, Гусинский настоял на ещё одном совещании у Чубайса по поводу Связьинвеста. Оно прошло уже в кабинете Чубайса в Белом доме. Состав был тот же, что и на январском совещании в Кремле, с той только разницей, что Потанин на нём присутствовал уже не в качестве первого вице-премьера, а как банкир и руководитель холдинга “Интеррос”.
Гусинский потребовал от Потанина подтвердить своё неучастие в тендере по продаже акций Связьинвеста. Все присутствовавшие были в недоумении: им казалось само собой разумевшимся, что в связи с тем, что Потанин перестал быть государственным чиновником, это его обязательство перестало существовать, поскольку исчез тот самый “конфликт интересов”, который его и породил. Это было тем более так, что все знали: именно Гусинский (вместе с Березовским) был человеком, который активно лоббировал отставку Потанина.
Потанин наотрез отказался подтверждать, что он не будет участвовать в этом тендере. Его поддержал Чубайс. Гусинский был крайне недоволен, но не нашёл аргументов, чтобы защитить свою позицию.
Уже после совещания, в кулуарах, Кох посоветовал Гусинскому впредь не привлекать для решения такого рода вопросов правительственных чиновников, а решать подобные вопросы строго между бизнесменами. Потому что, во-первых, у чиновников всё равно не было рычагов давления на бизнесменов, тем более такого калибра как Гусинский или Потанин, а во-вторых, потому что даже если чиновник вмешался бы и оказал бы требуемое давление, то это стало бы поводом для скандала и ни для кого добром кончиться не могло. Казалось, Гусинский услышал Коха поскольку потом он дал ему понять, что такого рода переговоры с Потаниным он начал.
Немцов, узнав от Чубайса об этом совещании, был взбешён. Он грозился пойти к Ельцину и рассказать о бессовестном давлении Гусинского на правительство, о том, что никакие заслуги перед Ельциным не давали привилегий в приватизации, и что если кто-то стал бы давить на Потанина, то это означало бы, что он хотел ослабить конкуренцию на торгах и, пусть косвенно, но крал из казны, а это было недопустимо, особенно тогда, когда у России были такие острые проблемы с бюджетом и так далее. Но вскоре, поскольку Гусинский к этой теме некоторое время не возвращался, Немцов затих.
Примерно в это же время началась стремительная карьера Владимира Путина в Кремле. К тому моменту он уже почти год как перебрался из Санкт-Петербурга в Москву и занимал пост заместителя управляющего делами президента Павла Бородина.
В этой должности Путин занимался управлением зарубежной собственностью (недвижимостью) Российской Федерации, которая в основном была сосредоточена в Германии, на территории бывшей ГДР (что в целом соответствовало его бэкграунду в прошлом – офицера КГБ). За рамки настоящей книги выходит описание того, каким образом управление зарубежной собственностью РФ оказалось в управлении Бородина, хотя это отдельная и чрезвычайно увлекательная тема.
В прошлом, 1996 году, Путин, будучи первым заместителем мэра Санкт-Петербурга Анатолия Собчака и возглавляя его избирательную кампанию, благополучно её провалил, а после своего “подвига” получил эту тихую (но солидную) должность в Москве.
Для всех биографов Путина так и осталось загадкой, как верный соратник опального и проигравшего выборы Собчака оказался в Москве, да ещё на такой “хлебной” должности, и почему вдруг Бородин оказал ему протекцию. Наиболее вероятной причиной такого поворота в биографии будущего президента России нам представляется следующая версия.
Для Путина (как и для многих других чиновников) не было секретом, что Ельцин, ещё со времен Межрегиональной группы, недолюбливал Собчака. Ельцин не мог простить Собчаку того высокомерия, с которым тот к нему относился. И даже позже, уже во время работы Конституционного совещания, Собчак не упускал возможности подчеркнуть дистанцию между ним – петербургским профессором – и остальной “черной костью”, включая уральского строителя Ельцина.
Разумеется, такого к себе отношения Ельцин никогда не прощал. Однако он (в отличие от Собчака) был опытным и искусным интриганом и знал, что “месть – это блюдо, которое нужно есть холодным”.
Вполне возможно, что весной 1996 года Путину, как руководителю избирательного штаба Собчака, из Кремля (через того же Бородина, с которым Путин был знаком по работе) могли поступить сигналы, что “на самом верху” не хотели снова видеть Собчака в кресле мэра Санкт-Петербурга. И что если он, Путин, правильно понял бы эти сигналы, то эта его “понятливость” не осталась бы незамеченной.
Этим и объясняется та пассивность, с которой Путин вёл избирательную кампанию своего шефа. Эта неожиданная апатия “верного оруженосца Собчака” бросалась в глаза всем, кто имел к выборам мэра Санкт-Петербурга летом 1996 года хоть какое-то отношение. Да и сам Путин не скрывал, что руководство этой кампанией нельзя отнести к его достижениям. Он, правда, это объяснял слишком навязчивым вмешательством в работу штаба жены Собчака – Людмилы Нарусовой. Но, теперь-то, зная истинный характер Путина, вряд ли кто-нибудь примет это объяснение всерьёз.
Так или иначе, но Собчак проиграл выборы мэра другому своему первому заместителю – Владимиру Яковлеву, а “первый” его первый заместитель и одновременно руководитель избирательного штаба, Владимир Путин, ранней осенью 1996 года оказался в Москве, на неброской, но престижной должности заместителя управляющего делами президента России.
Примерно в это же время в Москве появился еще один выходец из Санкт-Петербурга, “третий” первый заместитель Собчака – Алексей Кудрин. В команде бывшего мэра он руководил экономикой и финансами, а в новой администрации Яковлева ему места не нашлось.
Он был старым другом Чубайса и поэтому, когда он оказался не у дел, а Чубайс возглавил администрацию президента, Кудрин был приглашён туда на должность начальника Контрольного управления.
После перехода Чубайса в правительство на него свалился огромный объём работы, ведь помимо должности первого вице-премьера, он был ещё и министром финансов. Разумеется, ему нужны были верные и при этом достаточно профессиональные помощники, на которых он мог бы положиться.
Так Кудрин, которому Чубайс полностью доверял, оказался в кресле первого заместителя министра финансов. (Примерно по таким же основаниям, как мы помним, Кириенко оказался у Немцова первым заместителем министра топлива и энергетики).
А на освободившуюся вакансию начальника Контрольного управления администрации президента Кудрин настоятельно рекомендовал Чубайсу назначить своего бывшего коллегу (и приятеля) – Владимира Путина.
Чубайс тогда почти не знал Путина, но, доверяя рекомендации Кудрина, предложил его кандидатуру Юмашеву. Юмашев, недолго думая, согласился, и таким образом Путин встал на первую ступеньку той лестницы, которая через три года привела его на самую вершину власти в России.
В литературе часто неверно трактуют протекцию Чубайса и Кудрина. Будто бы они вытащили никому не ведомого бюрократа из Питера в Москву и вознесли его на властный Олимп. Это не так. В Москве он оказался без их помощи. Одну из наиболее убедительных версий его перемещения в Москву мы привели выше. В ней никак не фигурируют ни Чубайс, ни Кудрин.
Правда же состоит в том, что и тот, и другой действительно однажды помогли Путину в его карьере. А именно при переходе с должности заместителя управляющего делами президента в кресло начальника Контрольного управления администрации президента. Но это и всё. И до этого, и тем более – после, Путин своей карьерой был обязан совсем другим людям. Например, если говорить о “после”, то прежде всего – главе АП Валентину Юмашеву, который очень быстро проникся доверием к своему новому сотруднику и через короткое время сделал его своим заместителем.
Но оставим пока Путина в покое. В это время его карьера в Кремле только началась, и он ещё ни на что серьёзного влияния не оказывал. В апреле 1997 года главным стержнем внутренней политики в России опять стала Чечня. Вопросы Чечни активно продвигал в Кремле Березовский, который к тому времени, как мы помним, был заместителем секретаря Совета Безопасности РФ Ивана Рыбкина. Именно Березовскому принадлежит инициатива по организации встречи Ельцина с новым президентом Чечни Асланом Масхадовым.
Как мы уже писали, не все в Чечне были воодушевлены идеей сближения с Москвой. Многие радикально настроенные участники чеченского сопротивления говорили, что Чечня, огромной кровью обретя де-факто независимость, в переговорах со своим врагом могла её снова утратить, поскольку очевидно было, что любые свои шаги навстречу Чечне Москва будет обуславливать необходимостью признания российского суверенитета над ней. Пусть даже поначалу – абсолютно формального.
Одним из таких радикальных противников идеи сближения был полевой командир Салман Радуев, видный участник теракта в Кизляре и в Первомайском. После этого теракта российские спецслужбы много раз пытались его ликвидировать. Известно по меньшей мере три покушения на него. В марте 1996 года и в феврале и апреле 1997 года. Он был серьёзно ранен и выжил буквально чудом.
В своих интервью он никогда не скрывал, что подозревал в этом российские спецслужбы, и это тоже влияло на его отношение к сближению с Москвой. Он понимал, что ценой, которую должна будет заплатить Чечня за любое сближение с российскими властями, стала бы, в том числе, и его голова.
Наверняка и Басаев не был в восторге от идеи каких-то переговоров с Москвой. Он тоже понимал, что теракт в Будённовске никто не забыл, и что любое урегулирование отношений между прежними врагами не может произойти без его личной ответственности за содеянное.
Так или иначе, но для таких людей единственным сценарием выживания являлась постоянная эскалация конфликта, пусть даже чисто словесная, без обязательных боевых действий. Они постоянно разгоняли темы перманентной российской угрозы, России как извечного врага кавказских народов и необходимости распространения борьбы с неверными на весь Кавказ. Разумеется, они использовали для этого сложившиеся в сознании горцев стереотипы времен имама Шамиля, Кавказской войны XIX века, догматы радикального ислама и призывы к джихаду.
Видя, что процесс организации встречи Масхадова и Ельцина набирал обороты, Радуев решил сорвать её привычным для него способом – организовав теракты.
23 апреля на железнодорожном вокзале в Армавире произошел взрыв. Бомба взорвалась в 18.55 в нескольких метрах от билетных касс, под одной из скамеек зала ожидания. В этот момент в здании вокзала находилось около сорока человек.
За несколько минут до взрыва трое молодых людей оставили в зале ожидания Армавирского железнодорожного вокзала целлофановый пакет и попросили сидевшую рядом женщину присмотреть за ним, пообещав вернуться через десять минут. Мощность произошедшего взрыва составила около двух килограммов в тротиловом эквиваленте.
В результате теракта погибли три человека, и ещё двенадцать получили ранения различной степени тяжести. В тот же день ответственность за организацию теракта взял на себя Салман Радуев.
Через пять дней, 28 апреля, (опять в 18:55!) в зале ожидания железнодорожного вокзала Пятигорска опять произошел взрыв, в результате которого погибли два человека, и ещё двадцать два человека были ранены.
Самодельное взрывное устройство, которое принесли на вокзал две чеченки, сработало в тот момент, когда в помещении находились около ста человек. Исполнительницы теракта были вскоре задержаны и на допросе признались, что организатором теракта был всё тот же Радуев.
Но, несмотря на все препятствия, 12 мая встреча Ельцина и Масхадова всё же состоялась. На заключительном этапе к подготовке этой встречи подключился даже российский МИД во главе с Примаковым, что не могло не льстить новым чеченским властям: с ними разговаривали как руководством независимого государства!
Сама встреча носила скорее протокольный характер. Ельцин и Масхадов подписали мирный договор. Подписанию предшествовала короткая речь Ельцина. На сохранившейся хронике видно, что Ельцин читал свою речь по бумажке, умудрившись при этом в её конце назвать Аслана Алиевича Масхадова Асланом Алиевым.
После этого состоялась беседа между Ельциным и Масхадовым с глазу на глаз. А после – собственно подписание договора. Все участники встречи были удовлетворены тем, что происходило, называли это историческим событием, положившим конец четырехсотлетней вражде двух народов. Ельцин и Масхадов много улыбались друг другу и жали руки.
Масхадов в своём выступлении довольно прозрачно намекнул на Радуева как на человека, который стоял за терактами, цель которых – сорвать мирный процесс между Чечней и Россией. При этом Масхадов пообещал жёстко бороться с террористами. Ельцин же отделался общими фразами про открывавшиеся перспективы мирного сотрудничества. На этом встреча и закончилась.
Судя по хронике, происходившее мало интересовало Ельцина. Он воспринимал эти переговоры как протокольную встречу и был всё время, пока она шла, добродушно-безразличным. Он слегка похудел, но не выглядел полностью выздоровевшим. Да этого и не могло случиться. Мы уже писали, что с таким количеством инфарктов, как у Ельцина, рассчитывать на возвращение прежней формы было бы наивно.
Всё чаще в кадры тех лет стал попадать руководитель ельцинского протокола Владимир Шевченко. Видимо, его роль состояла в том, чтобы всё время быть рядом с Ельциным и подсказывать ему куда идти, где встать, куда сесть, когда начать говорить и, главное, что. Ельцин стал произносить всё более короткие речи и те – по бумажке.
Его взгляд потух, в нём уже не было прежнего фирменного ельцинского огонька и хитрого прищура, он теперь редко отклонялся от заранее написанного спичрайтерами текста, а когда всё же отклонялся – то не мог толком высказать ни одной сколько-нибудь нетривиальной мысли. Он стал долго подбирать слова, как правило их не находил и от этого терял мысль. Постепенно в кругу приближённого к нему чиновничества стали появляться шутки и анекдоты про него до боли напоминавшие старые истории про позднего Брежнева. Власть сама собой перетекала от него к его ближнему кругу и прежде всего – к Юмашеву.
Возможно, что в этот момент Юмашев и сам ещё до конца не осознавал, что стал фактическим правителем России. Ему по-прежнему могло казаться, что он был всего лишь помощником и советником Ельцина, и задача его заключалась в том, чтобы формулировать стоявшие перед президентом проблемы и предлагать варианты их решения, но само принятие решений оставалось прерогативой Ельцина.
Но это был, в лучшем случае, самообман.
Сама постановка проблем и вычленение их из общего списка, а тем более – замалчивание других, фактическое утаивание от Ельцина реального положения дел, формировало его картину мира и в значительной степени предопределяло выбор им возможного варианта решения. Не говоря уже о подготовленном ельцинской администрацией списке возможных решений, который тоже был отнюдь не исчерпывающим и далеко не оптимальным.
А самое главное, что под предлогом заботы о здоровье “папы”, Ельцина тщательно оберегали от всякой альтернативной информации о наличии иных, чем у Семьи, точек зрения на ту или иную проблему. А когда всё же до Ельцина доходили какие-то слухи о существовании других подходов, их старались всячески дискредитировать. Это было тем более легко, что Ельцин всё больше полагался на мнение Семьи и всё меньше пытался сам разобраться в возникавших проблемах. И это было неудивительно: ведь из-за того, что его сердце не могло в достаточной степени обеспечить организм кислородом, он стал очень быстро уставать.
В таких условиях Березовский начал уже всерьез задумываться о том, кто станет президентом России в 2000 году. Это было тем более необходимо, что конституция запрещала занимать пост президента более двух сроков подряд, а шансы на внесение в неё необходимых изменений, с учётом оппозиционной Думы, были нулевые. Таким образом, отсутствовала даже теоретическая возможность переизбрать Ельцина на третий срок.
Березовский решил действовать самым очевидным образом и наладить свои, разрушенные историей с созданием “Сибнефти”, отношения с Черномырдиным. Его план был прост и ясен: он обещает Черномырдину поддержку на будущих президентских выборах, а тот уже сейчас соглашается на назначение Березовского председателем Совета Директоров “Газпрома”.
Вот как вспоминает этот эпизод Немцов: “1997 год. Березовский приходит ко мне в кабинет в Белый Дом (я тогда был вице-премьером и министром топлива и энергетики) и сообщает, что Черномырдин (тогда премьер-министр) и Вяхирев (тогда Председатель Правления Газпрома) решили, что я — Березовский — возглавлю Совет Директоров Газпрома. Я не верю своим ушам. Звоню Черномырдину и Вяхиреву. Они подтверждают, хотя и нехотя. Я говорю: Только через мой труп. Он: я тебя уничтожу. Весь Первый канал ТВ, все медиаресурсы, все связи брошу, чтоб тебя не стало. И ведь многого добился Борис Абрамович…”.
Характерно, что Черномырдин, по всей видимости, сам не был в восторге от этой идеи и понимал, что председателем совета директоров Березовский становился сейчас, а выполнять свою часть обязательств ему нужно было бы лишь через почти три года. А за это время могло случиться много такого, что вопрос о президентстве Черномырдина сам собой отпал бы. Но, вероятно, Березовский использовал и другие сильные аргументы (например – поддержку Юмашева), так что Черномырдин документ завизировал.
Но Черномырдин был опытный аппаратный боец и поэтому потребовал, чтобы на документе также появилась и подпись Немцова – как первого вице-премьера и министра ТЭКа. Он не хотел принимать это решение без согласования с Немцовым. К тому же он знал позицию Немцова по этому поводу и вполне мог рассчитывать на его сопротивление этой идее.
Знал также Черномырдин и то, что в тот момент (это был конец мая) Немцова не было в Москве: он был в Китае, готовил визит туда самого Черномырдина. Но Березовский тоже был парень не промах: он сел в свой самолет и полетел в Китай, к Немцову.
Немцова он нашел в центре Китая на строительстве самой большой в мире ГЭС “Три ущелья” на реке Янцзы. Там Немцов, как министр ТЭКа, в рамках подготовки визита Черномырдина, вёл предварительные переговоры по продаже китайцам российского энергетического оборудования.
Березовский опять настоятельно предложил Немцову “снять все накопившиеся между ними разногласия” и тоже (как и Черномырдину) пообещал поддержку на предстоявших в 2000 году выборах президента. И, разумеется, опять предрёк ему незавидную судьбу в случае, если он откажется поддержать Березовского.
В свойственной Березовскому манере он начал сокрушаться, что Немцов был неблагодарным, что Березовский так много для него сделал, и что Немцов не видел своей собственной выгоды от союза с таким влиятельным человеком как он.
В конечном итоге все они оказались в Пекине, куда прилетел и Черномырдин. Там и состоялся широко известный в узких кругах конфиденциальный разговор Черномырдина и Немцова, в ходе которого они выяснили, что Березовский каждому их них пообещал президентское кресло в 2000 году. Рассмеявшись и пожав друг другу руки, они дружно послали Березовского к чёрту. Проект «Березовский – председатель совета директоров “Газпрома”» был окончательно похоронен.
Ярости Березовского не было предела. Именно тогда он стал везде твердить как заведённый одну и ту же фразу: “Премьер у нас слабенький, надо искать замену…”. Но первый серьёзный удар был нанесён не по Черномырдину, а по Немцову. Именно в тот момент Березовский поставил на нём как на преемнике жирный крест.
3 июня в Москву с официальным визитом прибыл президент Азербайджана Гейдар Алиев. Вот как сам Немцов вспоминает это событие: “...Я спокойно ехал на работу, жара стояла под 35 градусов, страшная духота… Неожиданно позвонил Черномырдин и велел мне срочно ехать во Внуково встречать Гейдара Алиева.
– Виктор Степанович, я в душераздирающем виде.
– Ты что, в трусах?
– Нет, хуже: в белых штанах и в майке.
– Ничего, неплохо, – сказал глава правительства.
– Так не моя же очередь, а Чубайса.
– Чубайса мы уже задействовали на другой работе, – отрезал Черномырдин.
Пришлось разворачивать машину и мчаться в аэропорт. Заехать домой или в магазин, чтобы переодеться, времени не оставалось. Когда я приехал в аэропорт и посмотрел на МИДовских чиновников, то понял, что даже одолжить у кого-то костюм не удастся, потому что, как назло, чиновники попались совсем мелкие. Мне ничего не оставалось, как снять с охранника пиджак с золотыми пуговицами и идти к трапу.
Гейдар Алиевич вышел в шерстяном черном костюме, белой рубашке и тёмном галстуке. Весь потный. Обнял меня и говорит тихонько: «Я ещё с советских времен был против этого дебильного протокола».
Встреча прошла нормально, мы очень быстро расселись по лимузинам, но телекамеры, естественно, зафиксировали во всех нюансах мой внешний вид и контраст с прилетевшим президентом дружественной страны.”
Казалось бы пустяк, на который можно было бы не обращать внимания. Но в этот раз контролируемые Березовским и Гусинским СМИ как с цепи сорвались. Все телевизионные каналы в прайм-тайм только и говорили о белых штанах Немцова и диком международном скандале, который он устроил. “Непрофессионализм” и “легкомыслие” – это были ещё самые дипломатичные выражения, которыми тогда “независимые” журналисты наградили незадачливого первого вице-премьера.
Пресса его откровенно хоронила. С каким-то невероятным остервенением все ведущие журналисты Первого канала и НТВ старались как можно больнее и забористее его оплевать. Разумеется, что после этого потока издевательских комментариев в прессе, администрация президента (скорее всего сам Юмашев) с постным видом и в соответствовавших выражениях доложили Ельцину о чудовищном проступке его любимца и о разразившемся в связи с этим международным скандалом.
Сам Немцов это описывает так: “...Звонит Ельцин и спрашивает: «Ну что, встретили? Я слышал, вы как-то странно его встретили. Вы как одеты-то были?» Я рассказал.
– Это грубейшее нарушение правил. Почему вы вообще на работу в таком виде являетесь? – прорычал президент в трубку.
Подобное поведение, действительно, было нарушением традиции. Это в Индии все ходят в белых одеждах: белые брюки, белая рубашка с коротким рукавом, да и галстука нет. В Пакистане такой же этикет. В России все с точностью до наоборот. Я нарушил правила, а этого делать категорически нельзя, неприлично».
Разумеется, Березовский и Гусинский сделали из мухи слона. Разумеется, они отдавали себе отчёт в том, что они делали. Как, впрочем, и Юмашев с Татьяной Ельциной.
Но вот так называемые “независимые” журналисты до сих пор утверждают, что они действовали по собственному разумению, и никто на их гражданскую позицию никакого влияния никогда не оказывал.
Пусть эти их утверждения останутся на их совести. Но факт остаётся фактом: в результате такого рода компаний (которые потом продолжились с завидной регулярностью) они из перспективного политика Немцова сделали мальчика для битья.
Это травля Немцова ведущими российскими медиа уже не прекращалась в течении всего его пребывания в правительстве России. Даже подводя итоги 1997 года в своей еженедельной (самой рейтинговой на тот момент) общественной-политической программе “Итоги” на НТВ любимый журналист российской интеллигенции Евгений Киселёв отмечал, что «от всей кипучей деятельности любимца президента почему-то ярче всего в памяти остались белые штаны на встрече Алиева в аэропорту и с треском провалившаяся кампания по пересадке правительственных чиновников с ‘Мерседесов’ на отечественные ‘Волги’». Киселёв даже не отказал себе в удовольствии и картинно перечеркнул на экране фотографию Немцова крест-накрест. Это был знак всем: на карьере Немцова поставлен жирный крест. Провинциала из Нижнего Новгорода меньше чем за полгода настоящие хозяева России из всеобщего кумира прекратили в клоуна.
Нужно отдать должное профессионализму организаторов этой травли. Ведь многие россияне до сих пор думают, что это они сами решили разлюбить Немцова. И никто их к этому не подтолкнул и в головы эту мысль не вложил. Она сама родилась. Из белых штанов…
