Глава 14. До и после дефолта-1998
Часть 3
26 марта в Москву прилетели канцлер Германии Гельмут Коль и президент Франции Жак Ширак. Это была уже фактически официальная презентация нового формата так называемой “Тройки”: Россия-Германия-Франция.
Первоначально встреча планировалась в Екатеринбурге, на малой родине Ельцина. Как говорил сам Ельцин, он хотел показать своим гостям уральские просторы, размах. Хотел вместе с ними пешком перейти границу между Европой и Азией и таким образом насытить эту встречу необходимым символизмом. Но потом её пришлось перенести в Подмосковье, в пансионат “Бор”.
Газета «Коммерсант» тогда писала: “Вчера вечером стало известно, что встреча Бориса Ельцина с президентом Франции Жаком Шираком и канцлером Германии Гельмутом Колем, запланированная на 25-26 марта в Екатеринбурге, переносится в Москву. Пресс-служба президента была вынуждена признать, что на этом настояли лечащие врачи Ельцина.”
Видимо, отставка правительства Черномырдина всё же далась Ельцину непросто, у него опять начались проблемы с сердцем, и поэтому врачи запретили ему лететь на Урал. В “Президентском марафоне” теме переноса этого саммита из Екатеринбурга в Подмосковье уделено неожиданно много места. Там, помимо прочего, говорится, что встреча была перенесена потому, что гостям не понравились условия проживания, которые были им предложены в Екатеринбурге, а о плохом состоянии ельцинского здоровья, разумеется, не сказано ни слова. Хотя это был никакой не секрет, раз об этом говорила пресс-служба Ельцина.
На видеозаписи встречи “Тройки” в пансионате “Бор” мы видим обшарпанный фасад главного корпуса и типичную советскую “обкомовскую” мебель. Трудно поверить, что в Екатеринбурге не смогли бы обеспечить такую же “спартанскую обстановку”. Тем более, что гости практически там и не ночевали, прилетев глубокой ночью и улетев вечером.
Но в этот один день удалось втиснуть все три компоненты: переговоры, совместную пресс-конференцию и неформальный обед, во время которого слух гостей услаждала своим пением юная тринадцатилетняя певица Пелагея.
Если посмотреть на результаты саммита, то они выглядят очень скромно. На нем были обсуждены следующие вопросы:
• о совместной разработке нового транспортного самолета XXI века на базе российского Ан-70;
• о строительстве транспортного коридора Лондон – Париж (с туннелем под Ла-Маншем) – Берлин – Варшава – Минск – Москва, с перспективой на Екатеринбург и Сибирь, включающий в себя автомобильную и железную дороги с высокоскоростным движением;
• о создании команд быстрого реагирования по борьбе с техногенными и природными катастрофами;
• об обмене студентами и аспирантами вузов России, Франции и Германии;
• о создании общего франко-германо-российского университета и обеспечении взаимного признания национальных дипломов трёх стран.
Также лидеры трёх стран договорились провести крупную выставку "Москва – Берлин – Париж" и подготовить учебник "История Европы XX века".
Нужно ли специально говорить, что большинство этих проектов так и остались нереализованными? Тем не менее, Ельцин остался очень доволен результатами саммита. Иногда бывает непросто определить, когда в “Президентском марафоне” Юмашев даёт свою собственную интерпретацию событий, а когда излагает точку зрения самого Ельцина. Но относительно этой встречи там, по нашему мнению, приводится мнение самого Ельцина. Потому что именно самому Ельцину была важна неформальная составляющая этих встреч “Тройки”. Ему очень нравился формат “без галстуков”, его устраивали эти двое немолодых мужчин, его ровесников, с которыми, как ему казалось, он нашёл общий язык.
В мемуарах Ельцина написано об этом так: “...Коль и Ширак для меня не просто коллеги. Не просто партнёры. Все мы трое – дети войны. Люди одного поколения и одного склада открытые, прямые, откровенные. С самого начала испытывали друг к другу искреннюю симпатию…”
И действительно: Гельмут Коль был 1930-го года рождения, Борис Ельцин – 1931-го, а Жак Ширак – 1932-го.
По словам Ельцина, к участию в этой встрече проявлял интерес и, например, назначенный в 1997 году британским премьер-министром Тони Блэр, но Ельцин прямо пишет, что поскольку Блэр был человеком другого поколения (1953 года рождения), то формат встречи был сознательно ограничен лишь Шираком и Колем.
Это было очень по-ельцински. Он не хотел учитывать, что в общении такого рода личные симпатии должны уступать место пониманию того, что лидеры в демократических государствах меняются, и довольно часто. Например, его устраивал Коль – именно потому, что они были давно знакомы, потому что он был его ровесником, и потому что с ним можно было “расслабиться”, поговорить без обиняков, попариться в бане и так далее.
Ещё одной важной особенностью “Тройки” было то, что Ельцин вкладывал в неё откровенный антинатовский подтекст. Он отдавал себе отчёт, что ни Коль, ни Ширак не будут рисковать атлантической солидарностью ради каких-то красивых, но малопонятных проектов про Европу от Атлантики до Урала (или даже до Камчатки), и поэтому ему важна была именно эта внешняя картинка, на которой трое немолодых мужчин наслаждались общением друг с другом в неформальной обстановке.
Вообще, не секрет, что Ельцин (быть может подсознательно) не верил в возможность честного и откровенного общения без застолья и выпивки. Будучи сам человеком чрезвычайно скрытным и коварным, он был уверен в своей способности производить впечатление простого русского мужика, этакого “рубахи-парня”, могучего уральского медведя. Поэтому его любимым стилем общения был стиль “без галстуков”. Его он и использовал в общении с Шираком и Колем.
Он понимал, что кроме этого, ничего пока из такого формата он выжать не смог бы. На данном этапе задача состояла лишь в том, чтобы такой формат общения утвердился, чтобы все (включая Вашингтон) к нему привыкли и перестали относится к нему настороженно.
И действительно, Белый дом смотрел на эту активность России спокойно и не видел пока ничего угрожающего в том, что лидеры двух ведущих европейских стран имеют столь тесные контакты со второй (первой?) ядерной державой мира, которая ещё недавно была их стратегическим противником.
Позже мы узнаем, что Ельцин имел амбицию вытеснить США из Европы с тем, чтобы роль гаранта европейской безопасности перешла к России. Возможно, ещё и поэтому он не хотел расширения “Тройки” за счёт исторически значительно более лояльной Соединенным Штатам Великобритании.
Состав правительства Кириенко мало отличался от предыдущего. Например, должности вице-премьеров сохранили Немцов и Сысуев. Одним из немногих заметных изменений стало резкое сокращение числа вице-премьеров и упразднение должностей первых заместителей председателя правительства. Третьим вице-премьером стал работавший до этого заместителем министра финансов Виктор Христенко (тоже, как и Ельцин, выходец с Урала). Практически все остальные министры сохранили свои посты.
Другой новацией стало включение в кабинет Кириенко видного коммуниста: при перестановках в правительстве 22 июля на должность министра промышленности и торговли был назначен заместитель Зюганова Юрий Маслюков, который в последнем правительстве СССР был председателем Госплана.
Всем было совершенно очевидно, что его опыт и компетенция относились к совершенно другой эпохе и вряд ли могли как-то повысить эффективность работы правительства. Но его брали в правительство с другой целью: он должен был демпфировать недовольство левой части депутатского корпуса работой правительства. Это было тем более необходимо, что проблемы надвигались одна за другой.
Помимо уже описанной проблемы роста доходности ГКО и связанной с этим возраставшей неспособностью правительства финансировать дефицит бюджета, можно выделить ещё две острейшие проблемы, которые наметились весной этого года.
Первой проблемой были шахтёрские забастовки, захлестнувшие Россию. 1 мая в городе Анжеро-Судженске несколько шахтёров объявили голодовку с требованием выплатить многолетние долги по зарплате. Поначалу, этому не придали никакого значения – подобные акции тогда были частым явлением.
Через несколько дней в голодовке уже участвовали десятки шахтёров, и протестовавшие переместились к зданию местной администрации. Но власти продолжали хранить молчание и никак на это не реагировали. С 10 мая во многих городах Кузбасса голодовки сменились митингами шахтёров. Но власть по-прежнему оставалась глуха.
Наконец, 13 мая Кириенко, выступая в Госдуме по поводу многочисленных акций протеста, заявил, что такому давлению правительство не подчинится, а вместо этого продолжит «реструктуризацию» отрасли по программе, финансируемой Международным банком реконструкции и развития (МБРР).
Это и стало последней каплей: 14 мая шахтёры перекрыли движение по железным дорогам Кузбасса. На следующий день их примеру последовали шахтёры Ростовской области и Республики Коми.
В последующие дни протест только нарастал. Вся Россия оказалась охвачена волной перекрытий железных дорог. Кроме шахтёрских регионов, были крупные перекрытия в Тюмени, Туле, Пермской области. Шахтёры требовали уже не возврата долгов по зарплате, а выдвигали политические требования. Например – отставки президента.
Такое было впервые. Впервые после окончания чеченской войны ежедневные сводки МВД начинались словами: «сегодня обстановка в России остается напряжённой». Наивысшего накала борьба достигла 20-21 мая.
Телеканалы (и подконтрольное Березовскому ОРТ – тоже!) активно показывали эти события, и поэтому все люди видели: если ты перекрываешь дорогу, то твои требования выполняют, возвращают тебе долги по зарплате, а если ты сидишь молча, то тогда, мало того, что твоих требований не выполнят, но ещё и у твоего региона отберут деньги и передадут их бастующему региону. Вывод был ясен: хочешь получить свою зарплату – выходи и ложись на рельсы. Именно это соображение и придало акциям протеста массовый характер.
В Кузбассе власть фактически оказалась в руках шахтёрских стачкомов. Именно тогда впервые и возникло название – Комитеты спасения. Ампиловская газета «Трудовая Россия» назвала эти события генеральной репетицией Всероссийской политической стачки.
Правительство после некоторого замешательства, наконец, опомнилось и отправило своих эмиссаров (разумеется, Немцова и Сысуева, а кого ещё?) в шахтёрские регионы. Кириенко дал им полномочия обещать всё, что угодно, лишь бы заставить бастовавших уйти с рельс.
Иногда дело доходило до совсем анекдотических ситуаций. Например, в одном из протоколов, подписанном властями и шахтёрскими профсоюзами в Кузбассе, в первом пункте было сказано: “Отправить Ельцина Б. Н. в отставку. Срок исполнения – 1 июля 1998 года. Согласовано: вице-премьер Сысуев, губернатор Тулеев.”
Объективно 1998 год был самым трудным в процессе реализации программы реструктуризации угольной отрасли России. Начиная с конца 1993 года планомерно закрывались одна шахта за другой. В 1994 году было закрыто 23 предприятия, в 1995 году – 27. Потом, в 1996 году, в связи с выборами, власти вполне сознательно допустили небольшой спад – закрыли лишь 19 предприятий. Но уже в 1997 году закрыли сразу 32 предприятия. А в 1998 году был поставлен “рекорд”: было закрыто 39 предприятий. (Дальше закрытия пошли по убывающей: в 1999 году – 13, в 2000 – 17 и в 2001 – опять 13).
Потребность в рабочей силе на разрезах была в восемь раз ниже, чем на аналогичных по мощности шахтах. В угольных регионах росла и без того высокая безработица. Стремясь конкурировать с разрезами, руководство шахт снижало издержки самым варварским способом – пренебрегая безопасностью шахтёров. То тут, то там случались страшные аварии с большим количеством человеческих жертв.
Шахтёры выступали против закрытия шахт, требовали продолжить их работу, а убытки покрывать из бюджета. Это был тупиковый путь, но мобильность населения в России традиционно была низкой, а жители угольных регионов (прежде всего – Кузбасса) не могли найти дома никакой другой работы, кроме как на шахте. Неудивительно, что зарплату шахтёрам платили мизерную, да к тому же ещё и с огромными задержками.
Именно в этот время тогда ещё либеральный журналист Михаил Леонтьев зло пошутил, что “если человек бесплатно залезает в шахту и добывает уголь, то это у него хобби, а не работа”.
Справедливости ради, нужно сказать, что реструктуризация угольной отрасли нигде в мире не проходила легко. Достаточно вспомнить, как незадолго до этого реструктурировала угольную отрасль Великобритании “железная леди” Маргарет Тэтчер. Тогда ей тоже пришлось столкнуться с массовыми выступлениями рабочих и масштабным протестом профсоюзов и лейбористской оппозиции.
Разумеется, коммунисты всех мастей (и Анпилов, и Зюганов) не могли не воспользоваться такой прекрасной возможностью для критики правительства, поэтому они открыто и энергично поддержали бастовавших шахтёров.
Напротив Белого дома, где заседало правительство, шахтёры разбили на так называемом “Горбатом мосту” палаточный лагерь и объявили бессрочный митинг-пикет до тех пор, пока власти не удовлетворили бы их требований. Помимо коммунистов, их поддержал и Лужков. Он обеспечил пикетчиков горячим питанием, подвозил им воду, передвижные туалеты и душ.
Правительство, лишённое поддержки даже умеренных политических сил, осталось один на один с этой проблемой, которая из-за блокировки железных дорог (и прежде всего – Транссиба) грозила полным экономическим параличом целых регионов. Речь безо всякой натяжки шла об угрозе государственной безопасности страны.
Характерно, что бравые ельцинские силовики, которых он так тщательно, не доверяя никому, подбирал, холил и лелеял, оказались полными импотентами и не предприняли никаких мер по разблокировке железнодорожного сообщения в стране.
Они лишь писали бесконечные аналитические записки, в которых критиковали рыночные реформы и приватизацию и связывали именно с ними все текущие проблемы страны. Люди, в служебные обязанности которых входило обеспечение безопасности государства (а вовсе не анализ эффективности экономических реформ), полностью устранились от решения этой задачи и даже удивлялись и возмущались, когда им говорили, что это был их служебный долг.
И в МВД, и в ФСБ руководители практически всех уровней не скрывали своих симпатий к бастовавшим шахтёрам, и ни Ельцин, ни, тем более, Кириенко не могли рассчитывать на их помощь в силовом решении проблемы разблокировки железнодорожного сообщения.
Так или иначе, но правительство сумело решить весь этот клубок проблем, и забастовочная активность в угледобывающих регионах пошла на убыль. Но поведение правоохранительных органов в такой очевидно кризисной ситуации произвело угнетающее впечатление не только на руководителей правительства, но и на Юмашева и всю Семью в целом. Стало ясно, что никакой надежды на силовиков в случае, если в стране реально начнутся какие-то беспорядки, нет. Более того, стало ясно, что в силовом блоке назревала глухая фронда Ельцину и его курсу.
Возможно, это было связано с тем, что Ельцин опять резко снизил свою активность и в самый разгар забастовочной активности шахтёров не нашёл ничего лучше, как заняться проблемой захоронения останков царской семьи, как если бы это была самая главная проблема, стоявшая перед страной. Решение этого вопроса он поручил Немцову, а когда всё уже было готово, лично приехал на церемонию погребения останков в Санкт-Петербург.
Острый интерес Ельцина к теме захоронения останков царской семьи был связан, скорее всего, с тем, что в бытность свою первым секретарём Свердловского обкома партии он в сентябре 1977 года безропотно исполнил решение ЦК КПСС о сносе дома купца Ипатьева, в котором была расстреляна вся семья последнего российского императора.
На протяжении всей постсоветской карьеры Ельцина это обстоятельство ставили ему в вину его же сторонники по борьбе с наследием коммунистической эпохи. Наверняка в организации торжественной церемонии захоронения царских останков в усыпальнице русских царей в Петропавловском соборе Санкт-Петербурга он видел способ собственной реабилитации за тот давний свой поступок, который он совершил совершенно в другое время и в других условиях.
Не исключено, что необычайная медийная активность Немцова по этому поводу, чрезвычайный интерес СМИ к этой церемонии, её помпезность и даже церковная дискуссия о подлинности останков, – всё это было срежиссированной кампанией администрации Ельцина. Её целью было отвлечь внимание телезрителей от обострившихся проблем в социально-экономической сфере, в частности – от всплеска забастовочной активности шахтёров в угледобывающих регионах и в Москве.
Правительство, в который уже раз, опять отчаянно нуждалось в деньгах. Неплатежи нарастали как снежный ком, обслуживать пирамиду ГКО становилось всё труднее, а возможных вариантов наполнения бюджета оказалось даже меньше, чем ещё год назад.
Характерным эпизодом, ярко иллюстрирующим это обстоятельство, явилась история с лицензией на сотовую связь GSM-900/1800. Не вдаваясь в детали, сообщим, что эта лицензия давала возможность оказывать услуги сотовой связи на совершенно другом уровне качества, чем раньше.
Одну лицензию несколько раньше получила близкая к Лужкову компания МТС.
Борьба за вторую развернулась между многострадальным “Связьинвестом” (который, как мы помним, на тот момент на 25% + 1 акцию уже принадлежал консорциуму Сороса-Потанина, а на 75% - 1 акция – государству) и частным акционерным обществом “Вымпелком”, основателем которого был известный предприниматель (ныне покойный) Дмитрий Зимин.
Казалось бы, чего проще: правительство должно провести тендер и пусть лицензию получит тот, кто за неё больше всех заплатит. Но проблема состояла в том, что победа “Связьинвеста” в этом конкурсе была практически гарантирована: Потанин тогда публично объявил, что их консорциум готов заплатить за эту лицензию 1 млрд. долларов. Таких денег у “Вымпелкома” в тот момент даже близко не было. Но допустить ещё одну победу Потанина – означало вылить на себя новые ушаты помоев от контролируемых медиа-олигархами СМИ. И в очередной раз нарваться на проблемы с Семьёй.
Обе стороны (и Потанин, и Зимин) оказывали на правительство серьёзное давление. (В тот момент в правительстве Кириенко вопросы связи и телекоммуникаций курировал вице-премьер Немцов).
Идея Потанина была проста: в соответствии с изначальным (ещё прошлогодним) планом приватизации “Связьинвеста”, в 1998 году должен был быть проведён второй аукцион на следующие 25% его акций. Потанин предлагал в рамках этого аукциона выставить 25% акций “Связьинвеста” единым лотом с лицензией GSM-900/1800. И установить стартовую цену в 1 млрд. долларов.
Зимин же лоббировал передачу ему лицензии вообще без всякого аукциона. То есть он предлагал просто выдать её “Вымпелкому” … бесплатно. Без всяких конкурсов или аукционов. Казалось бы, по здравом размышлении, правительство, находившееся в тисках жесточайшего финансового кризиса, без раздумий должно было выбрать вариант Потанина. Но только не летом 1998 года!
Порка, которую за год до этого устроили правительству Черномырдина Березовский и Гусинский совместно с Семьёй, была настолько показательной и поучительной, что никто из уцелевших в этой войне чиновников не хотел её повторения.
Те люди, которые в прошлом году провели аукцион, давший в бюджет почти два миллиарда долларов, отнюдь не стали героями (что было бы логично), а были отправлены в отставку, при этом став фигурантами уголовного дела. Разумеется, их репутация была полностью разрушена. После такого итога этой “войны” в правительстве не осталось желающих повторять их судьбу.
В правительстве к тому времени уже не осталось тяжеловесов типа Черномырдина или Чубайса, которые могли бы рассчитывать на то, что своим авторитетом они сумеют противостоять натиску Березовского и Гусинского. Поэтому уже практически полностью утративший свой политический капитал Немцов принял самое простое решение: аукцион по продаже следующих 25% акций “Связьинвеста” отменить, а лицензию GSM-900/1800 передать “Вымпелкому” за символические 30 млн. долларов на нужды Российского космического агентства (у него были проблемы с финансированием орбитальной станции “Мир”).
Помимо прочего, это означало, что те деньги, которые за год до этого выложил Сорос и Ко за первые 25%+1 акция “Связьинвеста”, были им просто выброшены на ветер. Кому нужен блокирующий пакет акций компании, которая на 75% принадлежит государству? Разумеется, он заплатил такую высокую цену (1,875 млрд. долларов) лишь потому, что на следующий год была предусмотрена продажа следующих 25% акций. Но этого не случилось.
Неудивительно, что впоследствии Сорос называл свою инвестицию в “Связьинвест” худшей за всю его жизнь. Трудно с ним не согласиться. Проект, обещавший так много, оказался полностью провальным.
Но все эти перипетии прошли мимо Ельцина, который опять отошёл от внутренней повестки и погрузился в международную проблематику. 15-17 мая он участвовал в работе G8 в Бирмингеме. Это была встреча, на которой уже официально саммит стал называться “Большой Восьмеркой”. Россия участвовала во всех заседаниях, за исключением встречи, посвящённой вопросам экономики.
Вот как тогдашний помощник Ельцина по экономическим вопросам Александр Лившиц описал причины отсутствия России на экономической сессии: "Нас спросили: «Вы готовы дать $2 млрд для помощи Индонезии?» Мы, конечно, сказали, что нет. Тогда нам намекнули, что лучше на эту встречу не приходить. Мы и не пришли".
В остальном все демонстрировали полное взаимопонимание и радушие, которого, к сожалению, в реальности не было. Во всяком случае, вот, что писала 19 мая газета «Известия»: «…Более деликатный характер носил второй пункт повестки дня этой встречи: Украина. "Семерка" заявила о готовности оказывать финансовую поддержку реформам на Украине, вновь подтвердив, что придаёт первостепенное значение сохранению её независимости. А политика Москвы по отношению к Украине по-прежнему находится под подозрением. "Семерка" не уверена, что российская политическая элита избавилась от имперских комплексов в отношении бывшей советской республики».
Подводя итог саммиту G8 в Бирмингеме, журнал «The Economist» 18 мая написал: «Иногда кажется, что у России есть несколько внешних политик, а иногда кажется, что её вовсе нет. Зато у неё точно есть слабое правительство и чувство несправедливости относительно её места в мире. В практическом плане Россия перестала быть активным противником Запада, но и не стала его частью. За 10 лет перестройки и демократии она не рассталась с антизападными инстинктами, приобретёнными за 70 лет коммунистического правления (а до этого – за столетия частичной изоляции). Русские начали понимать, что потребуются поколения, чтобы догнать заграницу по уровню жизни».
А «Интерфакс» был ещё категоричнее: «На кресло, занятое Россией, по первому критерию (экономические показатели) в большей степени мог бы претендовать скорее Китай, а по второму (общие с G7 ценности), например, Бразилия... Но на этом месте сидим мы. Это объясняется признанием в мире генеральной тенденции нашей политики, которая, вероятно, однажды приведёт Россию к демократии и рынку, и будущего экономического потенциала, а также числом ядерных боеголовок, которые, впрочем, уже не так ценятся, как раньше».
Несомненно, Ельцин, с подачи Примакова, был убеждён, что главная причина членства России в G8 отнюдь не рыночные реформы и демократия, а всё те же “старые добрые” ядерные боеголовки, которыми обладает Россия. И поэтому считал, что у него есть козыри для торговли с Западом. К этому времени он уже не хотел интеграции с Западом “любой ценой”. Теперь для него роль России как великой державы стала высшим приоритетом, который он не хотел разменивать ни на что.
В июне Ельцин побывал с визитом в Германии. Заявив с порога, что он приехал не для того, чтобы “просить деньги”, он тут же попросил кредит в 1 млрд. немецких марок на реструктуризацию угольной отрасли, который тут же и получил при содействии канцлера Коля от федеральной земли Северный Рейн-Вестфалия.
Но вместо благодарности, как он его называл, “другу Гельмуту”, Ельцин довольно демонстративно позавтракал с его конкурентом на предстоящих выборах в Бундестаг, Герхардом Шрёдером.
Все газеты написали, что канцлер Коль был неприятно удивлён таким поступком “друга Бориса”. Но, как мы уже убедились, Ельцин никогда не обращал внимания на такие “мелочи”.
Разумеется, в общем случае встреча с вероятным будущим канцлером Германии – это нормальное поведение любого лидера другой страны, и в этом нет ничего необычного. Но не для человека, который называет нынешнего канцлера своим “личным другом”. Заметим, что в аналогичной ситуации, в 1996 году, Коль не стал встречаться с Зюгановым. Более того: он не только публично выражал поддержку Ельцину, но и помог ему финансово, приняв решение о выдаче России кредитов.
Тем временем финансовый кризис в России только усугублялся, и становилось всё понятнее, что выход из него будет очень болезненным. К тому моменту, понимая, что правительство Кириенко не могло в одиночку справиться с нараставшим кризисом, Семья спохватилась и вспомнила про опального Чубайса, который в то время уже несколько месяцев работал председателем правления РАО ЕЭС России. Эту должность он получил в качестве “утешительного приза” – как человек, который так много сделал для Ельцина.
17 июня указом Ельцина Чубайс был назначен на диковинную должность “специального представителя Президента Российской Федерации по связям с международными финансовыми организациями”. Ему было поручено во что бы то ни стало добиться от МВФ и Всемирного Банка кредитов для решения самых кричащих бюджетных проблем.
Но своё вмешательство в названные проблемы Ельцин пока только этим и ограничил. Было ли это результатом его собственной расстановки приоритетов, или это Семья решила, что не надо было беспокоить его “по пустякам”, теперь уже не имеет никакого значения. К тому же, помимо финансового кризиса, летом этого же года разворачивался ещё один, потенциально не менее опасный – кризис взаимоотношений с силовиками.
