Рудольф Иванович Белкин родился в Москве, на Старом Арбате. Его родители были профессиональными музыкантами. Оба служили в оркестре Большого театра: папа — валторнистом, мама — скрипачкой. Жалование у обоих было весьма скромное, но выживали супруги Белкины очень даже неплохо благодаря заграничным поездкам.
Во время зарубежных гастролей им платили командировочные по 25 долларов в день на человека. На питание. Огромные по тем временам деньги для советского человека. Естественно, ни на какое питание эти доллары не тратились. Советские музыканты даже воду в отеле пили из-под крана, а не из мини-бара. Ни в какие рестораны или кафе не ходили. Питались тем, что брали с собой. Чемоданы всех без исключения артистов оперы, балета и музыкантов оркестра в полёте из Москвы ломились от консервов, колбасы, суповых пакетиков, сухофруктов, растворимого кофе и грузинского чая по 38 копеек за пачку. Все возили с собой кипятильники. Некоторые, особенно щепетильные, брали на гастроли электрические плитки и кастрюльки для приготовления супа. Консервы грели в номере прямо в банках. Выходит такой Эскамилио на сцену, поёт о своей любви к Кармен, срывает аплодисменты, а потом бежит в номер и «рубает в маринаде салаку».
На обратном пути те артисты, кто не осмелился попросить политического убежища, как Михаил Барышников или Александр Годунов, везли в Москву чемоданы, набитые дешёвыми импортными шмотками, колготками, парфюмерией, сигаретами и сувенирами. Всё это моментально распродавалось в стране, где чего ни хватись, так того и нет. На вырученные от такой унизительной коммерции средства и жили. Покупали квартиры, машины, дачи, устраивали деток в музыкальные школы и к частным преподавателям иностранных языков.
Так и хилого здоровьем Рудика отдали в музыкальную школу. Хотели сделать из него ещё одного скрипача. Не вышло. Нет, Рудик к десятому классу выучился очень прилично играть на скрипке. Подавал надежды. Радовал маму, бабушек, смущал дедушек и не раздражал папу. Однако случилась непредвиденная трагедия. В десятом классе на уроке физкультуры Рудик упал с козла и сломал себе руку. Рука срослась, но на карьере скрипача поставили точку. Рудик, правда, не так уж и убивался, как переживали его родители. У него кроме навязанной ему с детства музыки была настоящая страсть — история. И не просто история, а история военная. Он взахлёб читал всё, что мог, про жизнь и подвиги Александра Македонского, Ганнибала, Суворова, Чапаева и Жукова. Роман Тарле про Наполеона он знал наизусть. Кроме этого он покупал тоннами цветной пластилин, и пока остальные мальчишки играл в футбол и казаков-разбойников, а в старших классах тайком курили в дворовых беседках, на чердаках пили портвейн и гуляли с девчонками, он лепил целые армии и восстанавливал великие сражения на полу в своей комнате. Мама возвращалась домой и выговаривала ему, что он утомляет пальцы и что это скажется на занятиях музыкой, но с его исторически-пластилиновой страстью сделать ничего не могла.
В конце концов, изгой в собственном классе и во дворе, музыкант-неудачник и хиляк-доходяга занялся в десятом классе спортом. Купил на сэкономленные от завтраков деньги гантели, начал качаться день и ночь и, когда пришло время, всем насмешникам назло поступил в ОВОКДКУ — Омское высшее общевойсковое командное дважды Краснознамённое училище.
В Омске жила его тётка, мамина сестра. А муж у неё был военным комиссаром в городском военкомате. Закончивший школу Рудик написал откровенное письмо родителям, сбежал в Омск и, остановившись у тётки, поступил в училище. Мама с папой приезжали в Омск, уговаривали его вернуться, но он им прямо сказал, что они испортили ему жизнь, и в Москву он ни за что не вернётся. Тем более его переводят на казарменное положение. Убитые горем родители вернулись в Москву ни с чем. Папа вскорости умер от рака. Мама не вынесла горя, начала пить. Однажды меняла занавески в кухне. Табуретка под ней закачалась. Она упала. Сильно ударилась головой. Начались постоянные головные боли. Такие, что даже играть в театре больше не могла. Устроилась по блату в Консерваторию преподавателем по классу скрипки. Бросила пить. Завела себе какого-то мужика, виолончелиста из оркестра под управлением Павла Когана. Но головные боли не прекращались. Ей бы по-хорошему МРТ головы сделать, а она таблетки пила. Шла однажды на работу, упала и умерла в одну секунду. Разрыв аорты.
К моменту, когда Рудик в 1988 году закончил училище, он остался круглым сиротой. Став курсантом, он заделался барабанщиком в своей роте. Каждая рота передвигалась по плацу под дробь барабана. В училище был свой штатный духовой оркестр. Скрипок в нём не было, и Рудик играл там на барабане вместе со старослужащими и контрактниками из роты охраны. Он вообще до дрожи обожал военные марши. Не советские, а старые, времён царской армии. Училище располагалась в здании бывшего юнкерского училища, а старшие курсы проходили обучение в бывшем казачьем офицерском. Сама атмосфера в этих зданиях была настолько пронизана героическим духом истории, что время, проведённое в этих стенах, несмотря на тяготы и лишения воинской службы, стало для Белкина самым счастливым в жизни.
Он наизусть знал все старые воинские марши. Особенно любил «Марш лейб-гвардии Егерского полка». Белкин знал, что «Егерский марш» изначально не был русским маршем, а был маршем прусской армии, сочинённым немецким композитором Генрихом Гоманом в 1813 году.
Начальство быстро заметило необыкновенный интерес курсанта Белкина к военной музыке и прилежание при исполнении её. После окончания училища юному лейтенанту было предложено возглавить оркестр, заменить вышедшего на пенсию майора Глухова, но Белкин, который очень переживал, что не успел на Афганскую войну, хотел служить своей родине в окопах, а не в оркестре, и отказался.
Распределили Белкина в самые что ни на есть окопы. В мотострелковый полк, расположенный в уссурийской тайге в пяти километрах от китайской границы, рядом с посёлком Сердякино. Посёлок был населён алкоголиками, наркоманами и бичами.
Условия службы были такими, даже для офицеров, что военное училище казалось Белкину курортом. Летом — плюс тридцать. Зимой — столько же, но в минус. Резко континентальный климат. Под землёй вечная мерзлота. Учения с рытьём окопов превращались в ад. Мерзлоту взрывали тротилом.
Как-то летом при жуткой жаре проводили учения в условиях, приближенных к условиям атомной войны. Все солдаты и офицеры в костюмах ОЗК, в противогазах, с оружием, по полной выкладке должны были сделать десятикилометровый марш-бросок. После броска взвод Белкина должен был три часа лежать в болоте, имитируя засаду, пока не дали отбой газам и радиации. Задохнувшиеся бойцы сняли противогазы и увидели друг друга. У всех, включая Белкина, вся кожа вокруг глаз была съедена мошкой. Мошка значительно меньше комара, но комар прокалывает кожу своим носиком, как шприцем, а у мошки такого носика нет. Зато полный рот зубов поострее, чем у пираньи. Мошка просто сжирает человеческую кожу постоянными укусами. Белкин и солдаты все эти три часа, что лежали в болоте, били себя по маскам противогазов, чтобы раздавить проникающую туда мошку. Но глаза у противогазов в железных ободах и под ними ничего раздавить нельзя. Мошка концентрировалась вокруг глаз и просто выедала всё, что могла, под окулярами противогазов.
В памяти Белкина навсегда остался огромный транспарант на полковом плацу. На плакате неизвестный Остап Бендер нарисовал советского солдата, у которого одна рука была в два раз длиннее другой. Солдат был в каске. В короткой руке он держал за цевье автомат, указательный палец длинной красноречиво прикладывал к губам. Текст гласил: «ТС-С-С-С! ДО КИТАЙСКОЙ ГРАНИЦЫ 5 КИЛОМЕТРОВ!».
В солдатской столовой, которую Белкин посещал время от времени как дежурный офицер, находился другой незабываемый плакат. На нём была нарисована тарелка с гигантской куриной ножкой, от которой полукружьями поднимался пар, превращающийся в воззвание: «БОЕЦ! ТЩАТЕЛЬНО ПЕРЕЖЁВЫВАЯ ПИЩУ, ТЫ УКРЕПЛЯЕШЬ ОБОРОНОСПОСОБНОСТЬ СТРАНЫ!». Что пережёвывали за обедом в их столовой бойцы, тщательно или нет, Белкину было известно. Курица, тем более куриная ножка, даже в офицерский рацион не входила, не говоря уже о солдатском.
Полк, в котором служил лейтенант Белкин, находился во втором эшелоне прикрытия государственной границы. В первом, в укрепрайоне из дотов, дзотов и рвов, в их зоне ответственности стояли погранцы, усиленные двумя полками — мотострелковым и танковым. Их задачей было, в случае китайского нашествия, продержаться два часа. За это время полк Белкина должен был занять оборону и продержаться следующие три часа. Офицеры в полку шутили, что, если китайцы перейдут границу, первый эшелон продержится две минуты, а второй — три, в крайнем случае четыре. То есть не позже чем через шесть минут Сердякино станет частью Китайской Народной Республики.
В Омске, на последнем курсе училища, у возмужавшего Белкина появилась девушка, первая женщина в его жизни. Она приехала к нему в Сердякино, чтобы навсегда связать с ним судьбу и не расставаться. Он жил тогда в общежитии для младших офицеров, неказистом кирпичном бараке без горячего водоснабжения. Туалет был один на всех из трёх секций. С холодным полом из кафельной плитки и дырками в полу, которые в армии и в исправительных учреждениях называют óчками.
Когда Таня приехала к нему, они жили в этой продуваемой всеми ветрами общаге, подали заявление в местный загс и ждали, когда им выделят квартиру для семейных офицеров. Однажды в туалете лопнула канализация и помещение затопило нечистотами. Стояла холодная осень. На улицу по нужде не сходишь. Пока ремонтировали трубы, офицеры положили в туалете кирпичи, чтобы перескакивать с одного на другой и таким образом достигать желанного очка. Когда Тане нужно было в туалет, Белкин вставал у входа на стрёме, пока она прыгала по кирпичикам туда и обратно, держа в одной руке рулон туалетной бумаги, в другой бутылку с горячей водой. Вокруг её тоненькой шеи, как шарфик, развевалось полотенце. Однажды, поскользнувшись, она грохнулась всем телом в зловонную жижу. Белкин повёл истерично рыдающую невесту в баню, на пороге которой она чуть не наступила на здоровенную крысу. Но баня в этот день была закрыта на дезинфекцию. Тогда они пошли в котельную и там он помыл Таню горячей водой из трубы. Там же в последний раз они занимались любовью. Ничего хорошего из этого не вышло. Она плакала, он чертыхался.
На следующий день, пока Рудольф был на дежурстве, Таня собрала пожитки и уехала. Больше они не виделись. Она ни разу ему не позвонила и не ответила ни на одно из его писем...
Сергей Лойко
