… «Я сама не могу окрыть дверь в часовню, а мне нужно», попросила девочка с букетиком полевых цветов в руке. Парень лет двадцати лежал на траве, закрыв глаза и щурясь на солнце. Очки у него съехали на лоб. Пока его товарищ помогал девочке положить цветы к иконе, паренек со съехавшими очками, щурясь на весеннем солнце, сначала лениво улыбнулся, оголив белые, ровные зубы, а потом, услышав сигнал «едут», резко вскочил и, вдруг, принялся стряхивать со шмайсера муравьев. Ему через пару минут стрелять во врагов, а он, словно та девчонка с цветами, как-то по-детски испуганно и нелепо, смахивает с автомата муравьев.
Эта сцена так и стоит у меня перед глазами до сих пор, со всеми самыми мельчайшими ощущениями, что испытал тогда. Именно эти муравьи на автомате вместе с мурашками на моих руках перенесли меня внутрь того черно-белого кино в деревенском клубе.
Кинщик приезжал раз в неделю, из Кашина. И привозил кино — несколько бобин пленки в металических круглых коробках. В деревне электричества тогда еще не было. То есть деревня уже сто лет, как была, а света, в прямом смысле, испокон века, несмотря на всеобщую электрификацию, в Тверской области за 240 км от Москы не было. Сейчас наоборот. Электричество как-бы есть, а деревни, уже считай, что и нет. Моей деревни в смысле.
Кинопроектор работал от дизельного движка. Как сейчас, помню: в клубе прохладная мгла, пахнет соляркой, плесенью, сыростью, дегтем и семечками. И с улицы сквозь открытую дверь залетают комары и запах навоза, парного молока и сена. Прямо за клубом копна, в которой у меня случился первый поцелуй и первая (она же последняя) потеря девственности (но это совсем другая история). Пленка старая, то и дело рвется. На начальных кадрах вообще незабываемый пустой фон, с мелькающими хаотичными линиями, звездами и кругами. Самый сладкий момент - предвкушение. Вот оно, вот оно. Сейчас, сейчас. И тот самый, родной (похожий на скольжение иглы по пластинке старинного патефона или многократно усиленный стрекот сверчков и цикад) звук работающего проектора. Кинщик терпеливо заправляет оборванную пленку назад в проектор. В темноте все ждут, когда парень стряхнет муравьев со шмайсера и начнет, наконец, стрелять по фашистам. То, что стрелять главный герой будет по коммунистам, тогда в 65 году, было для меня шоком. Согласен, тогда во всех фильмах про войну коммунистов и комсомольцев пытали, сжигали, расстреливали, вешали, пачками бросали в шахты. В этом не было ничего нового и удивительного. До такой степени, что их уже и жалко небыло. Наоборот для них это только лучше. В конце концов что это за коммунист без геройской смерти? Как-то даже не честно в живых оставться, когда все время окружен злодеями, белогвардейцами, японцами и фашистами. Но вот то, что убивать коммунистов будет совсем не злодей, а наоборот один из самых обаятельных и самых положительных героев мирового кино, было для меня тогда шоком и открытием. Я по всем краснодонцам, панфиловцам, Зое, Матросову, Гастелло и Ивану Сусанину так не горевал, как по Мачеку, который минут пять в конце фильма в прямом смысле подыхает, как собака, на свалке.
На Мачеке темные, узкие джинсы. Я тогда вообще не знал такого слова. Что я сам носил, не помню. Мне было 12 лет. А вот, как был одет Мачек, запомнил. Свитер, солдатские бутсы и какая-то полувоенная, полу туристская куртка. Даже сегодня, пройди Мачек по улице в таком прикиде, никто бы не удивился.
В нашу деревню тогда можно было добраться, то есть доплыть в основном только на катере (речном трамвайчике), часов пять из Кимр по Волге и потом по Медведице. Из-за всесезонной распутицы, дороги были даже летом непроезжие, разбитые тракторами, комбайнами и бульдозерами, залитые грязной жижой по колено и глубже. Кинщик был единственным, кто раз в неделю, волшебным образом доезжал до нас на полуторке, сам за рулем, из Кашина. Доезжал до реки а потом переправлялся через Медведицу на деревянном пароме, на проволочной ручной тяге. К парому прилагался вечно пьяный паромщик, поэтому мы, мальчишки, сами помогали кинщику переправиться, впятером протягивая мокрую, ржавую паромную проволку в палец толщиной, через специальные колесики. Потом мы все залезали в кузов полуторки и по ухабам и грязным лужам под кудахтанье взлетающих кругом кур и лай деревенских шавок, доезжали до пруда — огромной грязной лужи, посреди конца деревни. Дальше которой проезда не было, и мы, спешившись, помогали кинщику переносить до клуба бобины с пленкой, проектор и движок. Даже сложенный рулоном рваный экран и металические подставки и крепления для него кинщик привозил с собой
За это он нас всех пускал на просмотр бесплатно, остальным билеты были по 15 копеек для взрослых и по 10 копеек для детей. Дня за три до кино, на клубе магическим образом появлялось написанное краской на листе ватмана объявление с датой, названием фильма, устрашающим лозунгом «Детям до шестнадцати!» и ценой. Я никогда не видел того, кто эту афишу вешал. И никто не видел. Она появлялась сама из ниоткуда.
Все без исключения фильмы, что он привозил, были «детям до шестнадцати», но почти все население деревни, желающее смотреть кино, было теми самыми детьми до шестнадцати, поэтому кинщик закрывал на это глаза.
Помню, в день кино все в деревне шутили: «Кина не будет, кинщик спился!» Но кинщик никогда не был пьяным, от него никогда не пахло ни спиртным ни табаком.
Я не помню его лица. Помню, был он всегда в кепке и в очках и каком то плаще, словно человек невидимка Г. Уэллса. Как выглядел Мачек, я запомнил, а лицо кинщика не помню. Он будто специально скрывал свою внешность за кепкой, плащом и очками. Наверное, он был американским шпионом, раз привозил в нашу глушь только иностранные фильмы.
Мачек стряхнул муравьев и сразу убил двух коммунистов. Один пытался спрятаться в часовне, но не мог открыть дверь, и Мачек стрелял ему в спину. У того даже загорелась одежда на спине, перед тем как он присел сначала на колени, а потом рухнул лицом вниз перед алтаем за распахнувшейся дверью часовни.
На улице был 1965 год. Я еще был пионером. Но тот фильм бесповоротно изменил мою жизнь. Полностью. Во всех смыслах. Сегодня, оглядываясь назад, я не понимаю, какой смысл было Кинщику приезжать к нам. Кроме, как завербовать меня на сторону "темной силы". За сеанс (и целый день в пути) он собирал максимум рублей пять. Ночевал кинщик там же в клубе. Не знаю, что он пил и ел. Он при мне ни с нами ни с кем другим особо не разговаривал. Кинщик не был ни молодым ни старым. Просто кинщик. Рано утром, пока мы все спали, он уже исчезал вместе с грузовиком и киноаппаратурой, словно расстворялся в холодном густом тумане, затягивающем деревню в сонную речку.
Не знаю, жив ли он сейчас, как сложилась его судьба, выполнил ли он все задания вражеской разведки. Но знаю точно, что он полностью изменил мою жизнь, превратив меня из пионера в человека.
Спасибо тебе, кинщик. Век не забуду тебя и Мачека в джинсах, стряхивающего муравьев со шмайсера.
