Более того, российская сторона сейчас активно вбрасывает в СМИ информацию о том, что на самом деле переговоры в Берлине проходили в виде совместного давления Меркель, Олланд и Меркель на Порошенко. Придворный журналист Путина Андрей Колесников даже написал целую историю о том, как под чутким руководством Суркова была составлена “дорожная карта” выполнения Минских соглашений – и как во время переговоров Порошенко ее торпедировал, так как “не успевал” вложиться в сроки. Понятно, что эту версию Колесникову изложил кто-то из российских участников переговоров – не исключаю, что сам Сурков, который обожает выглядеть серым кардиналом всемирного значения. Но факт остается фактом: дорожную карту, которая могла бы стать главным достижением этой встречи, за пять часов переговоров так и не согласовали, ее согласование возложено на глав внешнеполитических ведомств. Министры иностранных дел должны добиться согласования к концу ноября – но мы же знаем, как развивается Минский процесс: там, где ноябрь – там и март.
А общее – это исключительно то, что все они говорили именно о вопросах безопасности. Кстати, диалог о безопасности – это то главное, чего постоянно добивалась украинская сторона, подчеркивая, что без ее обеспечения нельзя не то что проводить, а и согласовывать какие-то выборы. Примечательно, что о безопасности – как о главном содержании переговоров в Берлине – говорил не только Петр Порошенко. Об этом говорил и Владимир Путин. А это значит, что ни о каком политическом процессе, который будет предшествовать обеспечению безопасности в регионе, говорить не приходится.
Политического процесса просто не будет. Чтобы ни рассказывала о своих инициативах по имплементации дорожной карты российская сторона, какие бы комбинации не придумывал для Путина ушлый Сурков, а очевидно одно: с первым же шагом Москвы, который продемонстрирует, что она выводит свои войска и своих наемников из регионов, на оккупированной территории начнется полный развал всего репрессивного аппарата. Одни его представители просто убегут восвояси, другие – начнут договариваться с Киевом о своей дальнейшей судьбе (и, разумеется, о судьбе своей собственности). От Минских соглашений не останется камня на камне. Хотя нет, один камень останется – могильный.
Путин прекрасно это понимает и пока что отползать из Донбасса не собирается. Не случайно во время своего выступления перед журналистами по окончании переговоров в Берлине он произнес название отдельных районов через запятую с названиями “народных республик” – хотя никаких “народных республик” в Минских соглашениях не предусмотрено, в случае успешной имплементации соглашений они должны быть демонтированы как не существовавшие. Нужно ли объяснять, что Кремль не готов к такому демонтажу?
Но к дальнейшему наступлению Путин тоже не готов. То, как он себя вел, то, что у него не хватило сил и аргументов отстоять свою позицию и он предпочел оправдываться через какого-то там Колесникова – а значит, оправдываться не перед народом, а перед теми, что читает “Коммерсантъ” и кому “положено знать” – говорит о том, что кремлевский правитель ищет пути если не для отступления, то для фиксации сложившегося положения. И это больше видно даже не по Донбассу.
Это видно по Алеппо. В то время, когда президент Франсуа Олланд в очередной раз говорил о “военных преступлениях” России в Сирии, да и федеральный канцлер Ангела Меркель отзывалась о действиях России и Асада не менее жестко, Путин заявил о готовности продлить паузу в бомбардировках многострадального города “настолько, насколько это возможно”. Это не случайные слова. Путин понял, насколько далеко зашел в своем конфликте с Западом. Сам он остановился – или на Западе нашли нужные рычаги для того, чтобы остановить зарвавшегося наперсточника – мы узнаем только в будущем.
Что дальше? С точки зрения Минского процесса – практически ничего. Министры иностранных дел встретятся, начнут согласовывать пункты дорожной карты, может быть, даже и согласуют, может быть даже и утвердят (хотя я в этом сильно сомневаюсь) – а потом окажется, что самые первые пункты об отводе войск Россия по прежнему выполнять не готова. И потребуется новая встреча в нормандском формате, которая через год может произойти уже с новыми участниками. Но неизбежно другое. Если Россия не готова идти вперед – на Мариуполь, Краматорск и Днепр – то ей придется идти назад, к своим собственным границам. Потому что “народные республики” в качестве замороженного конфликта, да еще и отбирающего деньги, Путину и даром не нужны. Не случайно о нерешенности “гуманитарных вопросов” после встречи в Берлине говорил только он. На языке Путина это означает, что придется платить и дальше. А платить уже почти нечего.
С Западом Путин в ближайшее время не договорится – потому что между ним и этими договоренностями лежит теперь не только и не столько Донбасс, сколько Сирия. Не случайно после встречи в Берлине и Олланд, и Меркель говорили о возможности рассмотрения новых санкций против России на саммите Евросоюза. Понятно, что вероятность введения этих новых санкций очень низка – но зато об ослаблении санкций по Донбассу никто и не упоминает, а это значит, что эти санкции стали универсальным инструментарием воздействия на Кремль. Таким образом, конфликт, который Путин вместе со своими будущими подельниками по Международному трибуналу развязал в Украине, становится прежде всего средством давления на режим военных преступников. И это определение – оно уже не мое. Это определение Олланда и Меркель. И Бориса Джонсона. И Барака Обамы. Скоро оно будет таким общим местом, что когда кто-то скажет “военные преступники”, сразу будет ясно: речь идет о России.
И именно это обстоятельство является залогом нашего будущего успеха и головокружительного поражения Путина.
Виталий Портников
