Глава 13. Болезни и олигархи-1997
Часть 6
Нужно заметить, что замена министра обороны с традиционного советского генерала Родионова, который (помимо прочего) руководил ещё и кровавым разгоном митинга в Тбилиси в 1989 году, на Сергеева, занимавшегося до этого только ракетами стратегического назначения, открыло возможность для дальнейшего сокращения расходов на сухопутные войска и обычные вооружения, на чём уже много лет настаивало правительство.
Черномырдин и Чубайс не преминули воспользоваться этим обстоятельством и при поддержке Юмашева положили на стол Ельцина указ о сокращении численности армии на полмиллиона человек. Теперь численность российской армии составила 1,2 миллиона военнослужащих. Пока во главе министерства обороны стояли генералы-выходцы из “обычных” войск, об этом не могло быть речи. При любом намёке на такого рода сокращение они устраивали Ельцину форменную истерику, и он отступал.
После войны в Чечне Ельцин опасался наступать на интересы своего армейского генералитета. Видимо, он не забыл глухую фронду солдат и офицеров взявшего Грозный Волгоградского корпуса и его командира – генерала Льва Рохлина. Тогда, как вы помните, дело дошло до того, что во избежание эксцессов Ельцин был вынужден в самый разгар войны (в начале февраля 1995 года) снять с фронта самое боеспособное соединение российской армии и отправить его обратно в Волгоград.
Но с новым министром обороны правительство быстрее нашло общий язык, и поэтому на этот раз какого-то организованного сопротивления сокращению армии генералитет не оказал. Ельцину на стол положили согласованный всеми проект указа, и он его подписал. Помимо прочего, это сокращение помогло Ельцину хоть чуть-чуть растопить лёд недоверия со стороны западных союзников и, следовательно, шансы на то, что когда-нибудь Россия будет интегрирована в НАТО, выросли.
Однако главным достоинством этого сокращения была, разумеется, огромная экономия бюджетных средств. А значит, дефицит бюджета становился меньше, следовательно меньше нужно было брать кредитов и реже включать печатный станок. В итоге инфляция снижалась, и поэтому появились стимулы к инвестициям и росту сбережений.
Результат не заставил себя ждать. Если в предыдущем, 1996, году инфляция достигла 22% по году, то по итогу 1997 года она оказалась примерно 11%. Это всё были результаты работы “правительства молодых реформаторов-2”.
Впрочем, эти результаты никак не сказались на репутации правительства. Усилиями “свободной” российской прессы оно все равно казалось народу антинародным и некомпетентным. Медиа, контролируемые Березовским и Гусинским, не хотели замечать очевидных успехов этого правительства, но в отсутствие каких-либо серьёзных претензий занимались банальной травлей его членов.
Было бы неправильно считать, что в этот период нападкам подвергался один только Немцов. Это не так. Достаточно вспомнить вой, который ещё зимой подняли медиа по поводу медвежьей охоты Черномырдина. И сколько бы им не объясняли, что все лицензии были оформлены, что заранее знать, какой медведь вылезет из берлоги, большой или маленький, было невозможно, а разглядывать его в этот момент (вместо того, чтобы стрелять) – опасно для жизни, всё равно Черномырдин оказался для прессы живодёром и садистом.
Практически за каждым заметным членом правительства была установлена форменная слежка, а любое их действие тщательно комментировалось, причём всегда – в негативном контексте. Гусинский в разговоре с Чубайсом прямо объяснял ему, что, когда его телеканал критиковал правительство, просмотры росли, на канал приходило больше рекламы, росла её цена, а значит росли и его, Гусинского, доходы. Когда же он начинал правительство хвалить, то просмотры падали со всеми вытекающими последствиями.
Отсюда Гусинский и Березовский делали вывод о том, что, если правительство хотело получить позитивную прессу, оно должно было подумать над тем, как компенсировать этим двум медиаолигархам выпадающие в связи с этим доходы.
И следом они элегантно переходили к разговору о том, как, по их мнению, должен был закончится аукцион по продаже акций Связьинвеста.
К тому времени ситуация вокруг этого аукциона более-менее прояснилась. На 25% + 1 акцию Связьинвеста претендовали два мощных конгломерата. Первый, возглавляемый испанской телекоммуникационной компанией Telefonica, включал в себя как миноритарных акционеров с небольшими долями Гусинского, Березовского и Альфа-групп. Второй, возглавляемый известным американским финансистом Джорджем Соросом, включал себя ещё, как его младших партнеров, “Интеррос” Потанина и “Спутник” Бориса Йордана.
И хотя Гусинский имел небольшую долю в этом проекте, он считал, что на кону стояла его репутация как человека, который “решает в России все вопросы” (видимо он так отрекомендовал себя руководству Telefonica), к тому же он, как мы помним, считал, что власть (конкретно – Ельцин) была ему должна за поддержку на выборах 1996 года. Поэтому он очень активно давил на правительство в нужном ему направлении.
Самому сильному давлению подвергся, по понятным причинам, Кох. Березовский и Гусинский попеременно приходили к нему в кабинет и на всякие лады склоняли его к мысли, что не было никаких других вариантов, кроме победы Telefonica. Гусинский сулил ему миллионы долларов и хорошее отношение прессы, Березовский – блестящую карьеру (как это у него водилось) и, разумеется, тоже миллионы…
Ну, а в случае негативного исхода, он должен был пенять на себя, поскольку его судьбе никто не позавидовал бы: уголовные дела и уничтоженную репутацию они ему гарантировали. И этот как минимум. Но, впрочем, они были уверены, что Кох – умный человек и не захотел бы спустить свою биографию в сортир. Поэтому они к нему ходили и объясняли, что к чему. Будь на его месте другой человек, они бы уже давно просто заменили его на более покладистого и понятливого, а не занимались бы спасением его заблудшей души.
Зная о приятельских отношениях Коха с Потаниным, они угрожали ему тем, что в случае победы Сороса они обвинят его в подыгрывании Потанину и тогда ему точно несдобровать. На вопрос Коха как он мог помочь Потанину победить (даже при желании), если по требованию Гусинского заявки подавались в закрытых и опечатанных конвертах, которые при подведении итогов аукциона вскрывали сами его участники в присутствии журналистов, Гусинский и Березовский отвечали, что всё это так, и подыграть действительно невозможно, но никто не будет вникать в смысл обвинений. Они просто начнут делать намёки в прессе и распустят слухи, и этого будет достаточно, чтобы его репутации пришёл конец.
За пару недель до аукциона, который был назначен на 25 июля, Кох рассказал Чубайсу и Немцову про беспрецедентный прессинг со стороны этих двух медиаолигархов. Немцов, по своему обыкновению, закричал, что он пожалуется “дедушке”, и потребовал от Коха не поддаваться давлению, а Чубайс сказал, чтобы Кох послал их к нему. Он сам проведет с ними переговоры и всё уладит. На том и порешили.
На очередной встрече с Гусинским и Березовским Кох так и сказал, что этот “вопрос” не в его компетенции, и отослал их к Чубайсу. Характерно, что никакого вопроса-то не было, и обсуждать было нечего. Условия аукциона, написанные под диктовку Гусинского, исключали любую возможность со стороны чиновников повлиять на его итоги. Но стоило Коху сказать “с этим вопросом идите в Чубайсу”, как два этих взрослых и неглупых человека (один из них – доктор физико-математических наук и член-корреспондент РАН) действительно пошли “решать вопрос” к Чубайсу. При этом они не имели ни малейшего представления о том, чем в данных обстоятельствах им мог помочь Чубайс. Такова была сила их убеждённости в том, что в России они могут “решить” любой “вопрос”. Нужно лишь для этого найти правильного человека, который этот вопрос “решает”.
Когда они встретились с Чубайсом, он повторил им то же самое, что до этого говорил им Кох, и при этом добавил, что уходит в отпуск и, к сожалению, не имеет ни времени ни желания продолжать с ними эту бессмысленную дискуссию.
Такое поведение человека, который ещё недавно работал на них по контракту, и которого они, по их твёрдому мнению, вернули из небытия обратно в большую политику, возмутило их до глубины души. Они искренне считали Чубайса “своим человеком” и были уверены, что уж с кем с кем, а с “Толей” они точно смогут “решить вопрос”. И тут вдруг такая жёсткая реакция…
На этом этапе они подключили Юмашева, который начал обзванивать Коха и Чубайса и прозрачно намекать, что в этот раз (как он говорил, “в последний раз”) олигархам нужно уступить. Он почему-то был уверен в том, что до сих пор все вопросы так и решались: кулуарно, по-свойски, а все аукционы и конкурсы были не более, чем декорацией.
Собственно, сам Юмашев до этого участвовал только в двух проектах такого рода. В передаче Березовскому контроля над Первым каналом телевидения и в выделении из Роснефти Сибнефти. Оба эти решения принимались непосредственно Ельциным, и правительство просто ставилось перед фактом, что такое решение принято.
Откуда было знать правительственным чиновникам, как эти вопросы решались в предыдущие разы? Они ведь в их принятии решения не принимали, а использовались лишь как исполнители. Их мнения относительно целесообразности этих решений никто не спрашивал.
Остается загадкой, почему в случае со Связьинвестом Юмашев не стал действовать старым способом и не подписал у Ельцина соответствующий указ. В той ситуации никто в правительстве не стал бы ему возражать и просто выполнил бы его письменное указание. Но, видимо, он хотел, чтобы в этот раз всю грязную работу выполнило правительство. Он понимал, что парламентская оппозиция только и ждала того, чтобы обвинить Ельцина в коррупции и на этом основании начать в Государственной Думе процедуру импичмента.
Кох встретился с Юмашевым и попытался объяснить ему, что даже если бы он и хотел “помочь” Гусинскому с Telefonica выиграть аукцион, он просто не знал, как это можно сделать. Условия аукциона таковы, что повлиять на их исход просто невозможно.
Собственно, Гусинский потому и настаивал на именно таких условиях, что он опасался каких-то каверз со стороны чиновников. Поэтому он стремился полностью исключить возможность их влияния на итоги этого аукциона. Тем более удивительно, что теперь он требовал от чиновников помочь ему победить, когда он заранее всякую такую возможность сознательно исключил!
Кох также объяснил Юмашеву, что, вопреки расхожему мнению, все предыдущие аукционы и конкурсы (включая залоговые) тоже были проведены открыто и публично, и что если и был какой-то сговор, то это был сговор между их участниками, а не между участниками и организаторами аукционов и конкурсов. Наиболее ярким примером такого типа сговора являлся как раз аукцион по Сибнефти. Во всех же остальных случаях отстранение некоторых лиц от аукционов происходило по объективным причинам нарушения ими условий этих аукционов.
Кох ещё раз через Юмашева предложил Гусинскому и Березовскому все их усилия потратить на достижение договоренности с Потаниным, а не на давление на чиновников, которые попросту были не в силах им помочь.
По всей видимости, Юмашев услышал Коха: вскоре к отдыхавшему на Лазурном берегу Чубайсу прилетели Гусинский, Березовский и (явно нехотя) Потанин. С какой целью они приехали туда было совершенно непонятно. Но факт остаётся фактом: они приехали, чтобы сообщить Чубайсу, что обо всём договорились, и что Потанин напишет в своей заявке согласованную с ними цифру. Зачем об этой договоренности было знать Чубайсу — совершенно неизвестно. Чубайсу оставалось лишь порадоваться за них, на чём они и расстались.
Немцов, когда узнал от Коха обо всех этих переговорах, был в бешенстве и требовал немедленно их прекратить. Он опять грозился пойти к Ельцину и всё ему рассказать. Он был уверен, что президент немедленно прекратит это возмутительное давление на правительство, и удивлялся, когда Кох и Чубайс выражали по этому поводу определённые сомнения. Их скепсис раздражал его, он искренне считал, что у него был ресурс влияния на президента, и что Ельцин был в состоянии в таких принципиальных вопросах пойти против Семьи.
Так или иначе, накануне дня подведения итогов аукциона по продаже 25% + 1 акции Связьинвеста два участника (других желающих не нашлось) сдали в Российский Фонд Федерального Имущества (РФФИ) свои заявки в опечатанных конвертах. Их приняли и положили в специальный сейф. Всё это делалось в присутствии прессы и независимых наблюдателей.
Наконец, настала пятница 25 июля. Вскрывали конверты сами участники аукциона. От консорциума, возглавляемого Telefonica, конверт вскрывал глава Альфа-групп Михаил Фридман, а от консорциума во главе с Джорджем Соросом — партнер Бориса Йордана ныне покойный Леонид Рожецкин.
Правительство рассчитывало выручить как минимум 1,2 млрд долларов (такова была стартовая цена аукциона), но результаты конкурса превзошли ожидания. Предложив 1,875 млрд долларов за 25% плюс одну акцию, победителем стал кипрский консорциум Mustcom Ltd., в состав которого вошли ОНЭКСИМбанк Владимира Потанина, инвестиционная компания Ренессанс Капитал, инвестиционный банк Deutsche Morgan Grenfell, инвестиционный банк Morgan Stanley и фонд Джорджа Сороса Quantum.
Проигравший участник аукциона — голландская компания Telefam BV — предложила 1,710 млрд долларов. В её состав входили испанский оператор связи Telefonica, структуры холдинга Медиа-Мост Владимира Гусинского, Альфа-банка и Бориса Березовского.
Факт остается фактом: Потанин просто обманул Гусинского и Березовского, пообещав им написать в своей заявке одну цифру, а написал — другую. Все участники и организаторы аукциона это сразу поняли. Потанинский демарш вызвал у Березовского и Гусинского дикую ярость. Они не могли допустить даже мысли, что кто-то в России мог так просто и открыто их “кинуть”, нисколько не боясь последствий их гнева. Вся их огромная закулисная власть мгновенно превратилась в повод для насмешек. Разумеется, они не могли этого так оставить.
Сутки ушли на то, чтобы эти два медиаолигарха пришли в себя от шока. Через день они выдвинули правительству ультиматум: либо правительство признает результаты аукциона недействительными, либо они объявят ему полноценную войну. На состоявшейся встрече Чубайса и Немцова с группой крупных бизнесменов, объединившихся вокруг Березовского и Гусинского, Березовский прямо заявил, что аукцион прошел честно, и по процедуре у них никаких претензий нет. Однако его результаты нужно отменить, потому что “так не договаривались”.
Вот уже скоро тридцать лет, как на основании этой фразы Березовского (которую он потом многократно повторял перед прессой) делается вывод о том, что между правительством (Кохом? Чубайсом? Черномырдиным?) и Березовским с Гусинским была какая-то закулисная договорённость, которую правительство не выполнило.
Неудивительно, что работавшие в подконтрольных Березовскому и Гусинскому медиа журналисты сразу же без колебаний заняли их позицию и на все лады начали повторять, что правительство не выполнило какую-то (какую?) договорённость с их хозяевами. Никто даже не удосужился поинтересоваться, с кем конкретно была достигнута эта договорённость, и в чём она состояла.
В действительности же нет никаких свидетельств существования такой договорённости, кроме слов самих Гусинского и Березовского. Кох и Чубайс категорически отрицают её наличие. Более того, Кох утверждает, что её в принципе не могло быть — исходя из условий аукциона. И это, как он настаивает, изначально понимали обе стороны.
Во время написания нашей книги мы обращались с этим вопросом к Юмашеву. Возможно, что у него была какая-то договорённость с Гусинским и Березовским на этот счёт, но и он категорически отверг такое предположение. И это тоже похоже на правду, поскольку у Юмашева не было никаких реальных рычагов влияния на результаты аукциона, кроме как через указ президента, но, как мы уже писали, от этой схемы он отказался.
Остается одно: так договорились между собой Березовский и Гусинский. Это, хоть и звучит совершенно дико, в тот момент вполне могло иметь место.
После победы Ельцина на выборах 1996 года эти двое медиамагнатов реально вообразили себя хозяевами России и воспринимали официальную власть правительства всего лишь как декорацию, за которой скрывалась реальная власть настоящих хозяев страны. Нетрудно догадаться, что под ними они подразумевали себя любимых.
Всё просто: Березовский пообещал Связьинвест Гусинскому за поддержку Ельцина и теперь требовал от своего “марионеточного правительства” немедленно выполнить это его обещание. И был немало удивлён тому, что правительство категорически отказывалось это делать.
Юмашев в тот момент пытался уладить всё миром и опять, снова и снова, предлагал Чубайсу “в последний раз” уступить олигархам. Что крылось за этой формулировкой, Юмашев и сам до сих пор толком объяснить не может. Но её смысл состоял в том, что Чубайс и Кох должны были что-нибудь придумать, чтобы итог аукциона был таким, какого хотели Березовский и Гусинский.
Этот театр абсурда продолжался ещё долго. Но первым, кто отказался в нём участвовать, был Кох. Он знал, что именно он станет “стрелочником”, который окажется первой жертвой объявленной правительству войны. Во-первых, потому что он руководил тем ведомством, которое и отвечало за проведение аукциона, а во-вторых, потому что дружил с Потаниным ещё с тех пор, как тот был первым вице-премьером. Всё это не оставляло ему шансов.
Через пару дней после аукциона Кох пришел к Чубайсу и сказал, что он всё понимает и готов стать тем, кого принесут в жертву. После этого он положил на стол Чубайса заявление об увольнении по собственному желанию. Чубайс, как водится, запротестовал, но они оба понимали, что Кох “не жилец”.
Сразу после этого Кох ушёл в отпуск. Практически сразу Чубайс дал ход его заявлению. Юмашев тут же подготовил соответствующий указ и 13 августа Ельцин отправил Коха в отставку, сопроводив её прозрачными намёками на его слишком тесную дружбу с некими анонимными “банкирами”. Нетрудно было увидеть в этом умелую руку Юмашева. Иначе откуда бы Ельцин взял этих “банкиров”?
Справедливости ради нужно сказать, что Кох и сам уже не хотел работать в правительстве и этого своего настроя не скрывал. После визита в Шуйскую Чупу он утратил последние иллюзии насчёт Ельцина и перспектив реформ, продолжая работать чисто по инерции. Чубайс и Немцов это прекрасно знали.
Вряд ли Юмашев по собственной воле играл эту неблаговидную роль. Впоследствии он много раз говорил, что согласен с тем, что Березовский и Гусинский были в этой ситуации неправы, но, тем не менее, продолжал настаивать на том, что правительству в деле со Связьинвестом следовало “в последний раз” им уступить.
Формально он имел все возможности раздавить этих двух медиаолигархов как клопов. Достаточно было проголосовать находившимся в распоряжении государства контрольным пакетом ОРТ не так, как хотел Березовский, и сменить генерального директора, как тут же власти Березовского пришёл бы конец. А Гусинский в одиночку не стал бы воевать с правительством. Тем более, если бы Лужков (быстро смекнув, что к чему) настоятельно посоветовал бы ему этого не делать.
Но Юмашев так не поступил, а наоборот, занял позицию Березовского и Гусинского в их противостоянии с правительством. И много позже на прямой вопрос “почему?” он честно ответил, что “в тот момент он не мог пойти против Березовского”.
Вряд ли это объясняется тем, что Юмашев был банально коррумпирован Березовским. Хотя есть много тех, кто именно так и объясняют его поведение в тот момент. На наш взгляд это упрощение, а может даже и вообще — ошибка.
Наша же версия состоит в том, что Юмашев, как никто другой, знал, что именно Березовский издавал ельцинские мемуары и платил за них Ельцину гонорары. Совсем ещё недавно, в одном из своих последних интервью, Юмашев прямо говорил, что ельцинская семья до сих пор живёт на эти гонорары, и у нас есть все основания считать, что так оно и есть. Нетрудно себе представить, каков был размер этих гонораров.
Напомним, что только первые мемуары Ельцина (“Исповедь на заданную тему” 1990 года) написаны им самим (лишь с редакторской правкой Юмашева) и изданы английским издательством.
Все остальные мемуары за Ельцина писал сам Юмашев, а издавал Березовский. Каковы размеры выплаченных Березовским Ельцину гонораров — никто не знает. Но первый его гонорар от английского издательства составил (как мы уже писали) 5 млн долларов. Маловероятно, что последующие гонорары были меньше. Скорее — наоборот.
Разумеется, Березовский прекрасно понимал, какой компромат у него в руках. И, зная Березовского, мы нисколько не сомневаемся в том, что он, не задумываясь, использовал бы его, если бы Юмашев повёл себя не так, как они “договаривались”.
Проблема была даже не в том, что Ельцин, по-видимому, получал неоправданно большие гонорары: в конце концов, никто не может сказать сколько именно стоит та или иная книга, всё это очень субъективно, и издатель сам решает, какую сумму он готов заплатить своему автору. И даже не в том, что Ельцин все эти мемуары (кроме самых первых) не писал: это практически невозможно доказать.
Проблема была в том, что в ответ (в благодарность?) своему издателю Ельцин без каких-либо конкурсных процедур передал в его управление телеканал (а потом ещё и Аэрофлот) и создал для него нефтяную компанию, что позволило Березовскому заработать большие деньги и приобрести огромную власть. А своего “соавтора” Юмашева Ельцин сделал главой своей администрации и предоставил ему карт-бланш во внутренней политике.
И если бы по этому поводу началось парламентское расследование в рамках процедуры импичмента, то желающих дать показания против Ельцина было бы более чем достаточно. Взять хотя бы опального Коржакова, который мог рассказать много интересного про все эти истории. Или того же Коха, которому в тот момент терять было уже нечего и который понимал, что от Семьи ему светит лишь уголовное дело и травля в прессе.
Возможно, Ельцин и не подозревал, что Березовский был его издателем. Ему приносили контракты, в которых в качестве издателя фигурировала какая-нибудь иностранная фирма (офшор?) с замысловатым названием на латинице. Юмашев говорил: всё нормально, юристы смотрели, сказали, что всё легально, и Ельцин эти контракты подписывал. Но то, что конечным бенефициаром этих компаний был Березовский, Ельцину могли и не говорить. Впрочем, вряд ли обвинители Ельцина приняли бы это обстоятельство во внимание. Да никто бы и не поверил, что он не был в курсе того, кто является владельцем его “издательств”.
Политические последствия такого разоблачения Ельцина, как главного в прошлом борца с коррупцией, нетрудно себе представить. Импичмент в Государственной Думе при таких обстоятельствах был бы практически гарантирован. А на новый государственный переворот сил Ельцина уже точно не хватило бы. К тому же силовики к тому моменту были сыты по горло всеми предыдущими ельцинскими художествами и на какую-то новую его авантюру не пошли бы никогда. Скорее — наоборот.
Наверняка Юмашев не понимал масштаба проблемы, когда соглашался на предложение Березовского профинансировать издание ельцинских мемуаров. В тот момент ему могло казаться, что речь шла просто о бизнесмене, который поддерживал рыночные и демократические реформы и поэтому хотел вполне легальным способом помочь Ельцину обрести материальную независимость, чтобы продолжать их без оглядки на необходимость “думать о хлебе насущном”.
Но к середине 1997 года эта проблема приобрела совсем другие очертания и стала реальной угрозой для человека, которого Юмашев не мог подставить ни при каких обстоятельствах. Тем более что Юмашев, наверняка, отдавал себе отчёт в том, что эту проблему породил он сам своим давнишним беспечным согласием на предложение Березовского выплатить Ельцину гонорар.
Совершенно очевидно, что этот скандал Ельцина просто бы убил. И политически и даже, возможно, физически. И Юмашев это прекрасно понимал. Нельзя забывать, что Юмашев относился к нему с почти сыновней любовью. И в этом нет никакого преувеличения.
Поэтому Березовский знал, что в противостоянии с правительством Юмашев будет на его стороне вне зависимости от его, Юмашева, собственных симпатий и антипатий.
Равно как и, по этой же причине, дочь Ельцина Татьяна, которая, разумеется, не могла не понимать все последствия разрыва с Березовским в тот момент.
Через пять дней после отставки Коха в Санкт-Петербурге был убит его товарищ – Михаил Маневич. С Кохом они были знакомы ещё с первого курса института и вместе работали в администрации Санкт-Петербурга. Маневич был заместителем у Собчака, а потом и у нового главы города, Владимира Яковлева. Он руководил Комитетом по управлению городским имуществом и в этом качестве, так же, как и Кох, занимался приватизацией.
Маневич был однокашником и единомышленником не только Коха, но и Чубайса, Гайдара, Кудрина и многих других членов реформаторской команды. И поэтому его убийство потрясло их всех. Но именно Кох в Санкт-Петербурге воспринимался как “крыша” Маневича (возможно потому, что Кох был непосредственным начальником Маневича, а до августа 1993 года сам работал в мэрии Санкт-Петербурга, и его там прекрасно знали).
Поэтому неудивительно, что Маневича убили сразу после того, как Кох ушел в отставку. Трудно эти два события воспринимать в отрыве одно от другого.
Это было первое в постсоветской России убийство чиновника такого уровня. И оно не расследовано до сих пор. Наиболее распространённой является версия, которая связывает это преступление с приватизацией Санкт-Петербургского морского порта. В качестве заказчика чаще всего называется известный питерский предприниматель Илья Трабер по кличке “Антиквар”.
В свою очередь, сам господин Трабер гордо причисляет себя к членам команды Путина, и имеется много свидетельств, что так оно и есть. Характерно, что на место Маневича был назначен его первый заместитель, Герман Греф, которого пресса ошибочно причисляет к команде “молодых реформаторов”, в то время как он всегда был и по сей день остаётся членом путинской команды. Пусть из этих фактов наши читатели сами сделают свои выводы.
