– Ещё этого не хватало, – боязливо простонала Ирина, остановившись на разделительной полосе пешеходного перехода, и ухватила Лерку за руку, – Ну откуда эта собака?
Крупный пёс, грязный и лохматый, в туманной измороси уличного фонаря стоял между урной и краем перехода. Заинтересованно глядел в их сторону и вилял хвостом.
– Мама, не бойся, – подбодрил сын, зная мамину боязнь и нелюбовь к собакам.
– Уходи, уходи, – сказала она, воинственно выставив вперёд сумку и робко шагая навстречу псу.
– Мама! – крикнул Лерка, – Да это же бродяга. Он нас узнал.
– Ясно, что бродяга, – шептала мама, на ватных ногах обходя пса, отстраняясь защитной сумкой, – Но с чего он нас узнал?
– Да это же дедушкин Бродяга.
– Фу ты. Какой дедушкин? Тот пёс убежал давно. – Припуская шаг и невзначай озираясь, Ирина тащила Лерку подальше от собаки.
– Дедушкин, точно. Давай его заберём. Ну давай.
– Ты с ума сошёл? У меня аллергия. Да и нет тот это пёс вовсе. Ты позабыл уже.
– Даже если не тот. Давай возьмём. – захныкал Лерка, начиная работать якорем, – Дедушка же взял собаку с улицы. И мы возьмём. Плохо ему здесь.
Схватившись за голову, Ирина остановилась. Затем присела к сыну.
– Ну малыш, пойми. Не делают так. Это всего лишь собака. Уличное животное. Притом грязное. У него глисты, паразиты всякие. Понимаешь? А дедушка взял, потому что заболел тогда.
– Да знаю я, – по-взрослому скривил личико Лерка, – Он и умер оттого, что заболел.
– Нет, сынок. Умер он от инфаркта. Сердечко не выдержало. А заболел раньше. Старики так болеют, пойми. Соображать он стал плохо. Потому и притащил собаку с улицы.
Надув губы, Лерка нехотя поплёлся за мамой.
На другой день, на том же месте, Ирину просто током ударило.
– Опять эта собака. … Да уйди же ты, зараза, – взвизгнула она, замахнувшись сумкой и приближаясь к собаке. Та присела на своём клочке меж урной и переходом, и тихо утробно рыкнула.
– Ой! – жалобно вскрикнула Ирина, стиснув Леркину ладошку и боясь сойти с перехода, – Мужчина. Помогите пожалуйста. Отгоните собаку.
– А ну пошёл! – гаркнул мужской бас, и пёс, ощетинившись, залаял, не сдвигаясь с удерживаемого пятачка. – Ну я тебе сейчас!
– Ой, что творится, – причитала Ирина, протаскивая Лерку за спиной героя, грозно отыскивающего камень на земле.
Едва Ирина с Леркой проскочили, пёс сдал свой плацдарм, и, не дожидаясь камня бросился по переходу под вой клаксонов.
– Спасибо вам! – крикнула она, обернувшись, – Ужас, что творится в городе.
Ругнувшись в адрес собак и властей, мужчина побежал к подъехавшему автобусу.
– Фух, – выдохнула мама, – Вот видишь, чуть не сожрал нас. А ты его домой хотел взять.
Лерка насупился, но спорить не стал.
На третий день, сжав сумку и Лерку в одной руке, Ирина уверенно шагала по переходу навстречу злосчастной собаке, которая с тупым усердием отстаивала свой пятачок.
В правой руке Ира держала газовый баллончик, для верности ощупывая пальцем кнопку. Она даже нервно ухмыльнулась, когда их с собакой разделяло несколько шагов.
И тут она вдруг оказалась в центре кошмарного фильма. Разум Ирины не успевал за происходящим, а глаза ослепили фары со встречной полосы. Звон. Визг резины. Скрежет разделительного ограждения. Вырвавшийся Лерка. Пронёсшаяся за спиной машина.
Ирина обернулась прыжком, и казалось, что за доли секунды стала седой. Потому что там, куда вырвался Лерка, дорогу перегородила машина.
С диким криком обогнув машину, она увидела своего ребёнка, сидящего спиной у ограждения. Бледный, с округлившимися глазами, он беззвучно перебирал дрожащими губками. Бросившись на асфальт, она ухватила сына руками.
– Сыночек, ты цел?
– Мама, – прошептал он и замолк.
– Что болит, сыночка? – она нервно обшаривал его тельце, – Где болит?
– Мама, я замочил штанишки.
– Какие ещё штанишки? – Подскочив, она подняла сына, – Где болит сынок?
– Мама, я описался. Ты не будешь меня ругать?
Схватив его на руки, Ирина едва не споткнулась о что-то мягкое и большое. Внизу распласталась собака, явно попавшая под машину. Она молча и медленно скребла передними лапами асфальт.
Ничего не соображая, Ирина побежала с Леркой домой, без конца приговаривая, – Точно не болит, сынок? Нигде не болит? Не молчи сынок, скажи.
– Мама, отпусти. Я сам пойду.
Отпустила она возле лифта.
А перед квартирой снова схватила на руки и всучила напуганному отцу.
– Лёня держи. Нас чуть машина не сбила.
– Господи, Что?! Ира, Что? Сынок, ты жив? Ты цел? Где болит? – заскочив в кухню, он усадил сына на стол и стал нервно расстёгивать куртку. – Где болит?
– Не болит, папа. Меня спас Бродяга.
– Какой ещё бродяга?
– Дедушкин бродяга, ты помнишь? (отец скорчил безумное лицо) Вспомни, папа. Дедушкин пёс. Он вытолкнул меня из-под машины. Я это помню. Точно помню.
– Какой пёс? Какой бродяга? – нервно выкрикивал Леонид, направляясь в комнату, – Ира, ты где была? Куда смотрела?
– Вызывай скорую, – обхватив голову, процедила Ирина. Леонид побежал к телефону.
Вызвав скорую, вернулся к сыну.
– Точно не болит? Сынок? Ну, рассказывай.
– Это Бродяга. Он меня узнал. Я смотрел на него. Потом он очень быстро побежал ко мне. Потом свет. Он ударил меня головой. Больше я не помню. Потом мама… Она меня подняла и понесла…
«Боже мой!» – думала Ирина – «Он три дня ждал нас на этом пятачке. Только оттуда можно было отбросить Лерку. Мистика какая-то…»
Громкий звонок домофона прервал ход мыслей.
– Лёнь? Это что, скорая?
– Да ну. Как-то быстро, – сказал Леонид, снимая трубку, – Это скорая? Спускаюсь… Что, кто? …, – запнувшись, он сдвинул брови, – Сынок? Нормально… А. Ирина Александровна? Да, здесь…
Повернувшись, он обескураженно развёл руками, – Капитан Ларгеев. Тебя требует. Как главного свидетеля. Или пострадавшую…
– Ах, ещё и требует?! – щёки Ирины вспыхнули гневом, – Ну, ладно. – приговаривала она, нервно набрасывая куртку и выскакивая в подъезд.
– Ирочка, ты не груби… пожалуйста…
Выскочив рассвирепевшей гарпией, она уткнулась в располагающее лицо человека в фуражке.
– Как сыночек? – он переложил папку в левую руку.
– Нормально… вроде. Вот, скорую ждём, – Ирина сбрасывала жар. – А как вы меня нашли?
– Ваша соседка была на остановке. А скорую – это правильно. Даже если травм и ушибов не обнаружат. Пусть всё запишут. А завтра к невропатологу сводите. А то мало ли. Вдруг спать плохо будет, или писать начнёт во сне…
– Он и сейчас описался.
– Надо же, – цокнув, капитан с горечью сдвинул брови, – Вы проследите, чтобы доктор это в карточку занёс. Важно для суда. Надо таких уродов наказывать. Я понимаю ваше состояние. Завтра, придите пожалуйста в четыреста пятнадцатый, – Он положил повестку на папку, и удерживал её, как столик. – Здесь подпишите. … Спасибо. Ждём ваших показаний. Здоровья сыночку. … Нет, нет, со мной идти не надо.
– А я пойду, – упрямо сказала Ира, – Я должна посмотреть в глаза этому уроду.
– Это не обязательно… Но, как хотите. … Только… – Остановившись, он взял её за руку, – Вы, пожалуйста, того… Без эксцессов, без рукоприкладства. А то против Вас же на суде …
– Не беспокойтесь.
В ярком свете уличных фонарей на слякотной остановке толпился народ. Мигали сирены полиции. Поперёк правой полосы красовался помятый внедорожник. За ним валялся выломанный кусок ограждения.
Ирина глянула в сторону, где неприметно и в тени, у открытой двери старенькой темно-зелёной «буханки» бродили два мужичка в таких же зелёных куртках.
Один, курчавый и лупоглазый, шагнул к чёрному полиэтилену, и её взгляд упал на распластанную на брюхе грязную собаку, неподвижно лежавшую вытянув передние и задние лапы.
– Он жив? – спросила она мужчину со шприцом в руке.
– Пока да, – вздохнул он, наклоняясь к собаке, – Но недолго. Усыплять будем. – Он стал снимать колпачок с наполненного мутной жидкостью шприца.
– Подождите, – сказала Ира, – Неужели ничего нельзя сделать? Я заплачу. Может за деньги что-нибудь можно?
Выпрямившись, мужчина удивлённо на неё уставился.
Слыша разговор, из машины выскочил второй, коренастый и постарше. – Милая. Крестец разбит и задние переломаны. Если и сделать операцию, то кто за ним ухаживать будет? В приюте такой возможности нет. Да и зачем? Ходить он уже не будет.
Уступая коренастому, курчавый сдвигался назад. И тут Бродяга заскулил, поднял морду, провожая шприц жадным взглядом.
– Боже… – затравленно протянул курчавый, – Он что, просит?
– Эх, животина, – вздохнул коренастый, – Понимает, что не жилец.
Когда Ирина опустилась на корточки, пёс обессиленно уронил морду на лапы и поднял на неё грустные глаза. В его взгляде не было мучений и боли. Только усталость и пустота.
А Ирина могла поклясться, что всё проскочившее в её мозгу, было прочитано в этих глазах.
«Люди. Сжальтесь. Сделайте наконец свой укол. Устал я на этом свете. Устал терять хозяев. Устал скитаться по помойкам. Устал от холода и грязи. Устал выпрашивать еду. Устал от окриков и пинков. Сжальтесь. Подарите мне покой.»
– Нет! – произнесла она, распрямившись. – Это моя собака.
– Дамочка… – покровительственно протянул курчавый, с явным желанием отбиться от назойливой гостьи.
– Ирина. Меня зовут Ирина.
– Сергей, – растерянно ответил он, – Вы ошиблись, Ирина. Он бродячий. Вон, бирка в ухе. Мы стерилизовали его месяца три назад.
– Это моя собака.
Тяжко вздохнув, коренастый придвинулся к ней в упор.
– А как его зовут?
– Бродяга.
– Понятно, что бродяга. А имя? Или это не ваш пёс?
– Это. Моя. Собака. – Отчеканила Ирина тем грубым, почти мужским голосом, который появлялся у неё, когда она принимала важное решение вопреки всем. – И я сумею его выходить!
Мужчины переглянулись. Старший кивнул Сергею, затем повернулся к Ирине, когда тот уносил невостребованный шприц в машину.
– Вы заберёте его домой?
– Да, – ответила Ирина, примеряясь к подстилке, перепачканной в грязи и крови.
– Где вы живёте? Мы поможем.
– Спасибо, – растроганным голосом сказала она, кивнув на дом, – Семьдесят третья.
– Сергей! Вколи ему обезболивающее.
Тот высунул из двери удивлённое лицо. – Зачем? Он же не чувствует ни фига.
– Уверен? А ну прихвати фонарик.
Старший присел на корточки и погладил Бродягу по голове. Тот лежал неподвижно. Только слабо вздымающиеся бока и глаза выдавали в нём жизнь.
Передав фонарик, Сергей присел рядом. На яркий свет Бродяга несколько раз моргнул. Глядя в собачий глаз, старший потянулся и легонько ткнул пса в поясницу. Тот не шелохнулся. Зато вздрогнул Сергей, смотревший ему в зрачок.
– Не чувствует, говоришь? – с укором спросил старший.
– Ё-ма-ё! Так он, выходит, терпит. Вот это пёс.
– Укол давай! – скомандовал старший.
Поднявшись, он стал возле Ирины. – Не факт, что будет результат. Но операций предстоит много, и дорогих. – Он протянул визитку. – Это хирург. Мой приятель. Бесплатно не сделает, но скинет по максимуму.
– Поедем сейчас, если можно, – тихо сказала Ира, и старший задержал на ней взгляд, – Вот это правильно. … Серёга, заводи!
***
Зима выдалась долгая и нудная. Но так или иначе пришла весна и солнце припекло апрельскую лавочку с разморенными старушками.
– Гляди, Шур. Эти полоумные опять собаку вытащили. И чего маются? Усыпили бы давно. А они тележку ей под задницу приспособили.
– Что ты, Ань. Добрые они люди, сердечные. Молодцы, что собачку в беде не бросили. Я бы так не смогла.
– Да я не про то. И собака мучается, и они. А хата, говорят, у них ссаками насквозь провонялась.
– Ой, Ань. Гляди. А где тележка?
Шура подскочила, и разминая затёкшие ноги пошкандыляла навстречу.
– Ирочка, Лёня, добрый день. Никак получилось? Дай Бог вам здоровья.
Отец с сыном медленно отпускали ладони от боков пса. А гордый и счастливый Брод изо всех сил держался на забинтованных и подрагивающих лапах-тростниках.
– Мама! Папа! Смотрите! Бродик хвостом завилял!
И все глянули назад, где, надо было напрячь зрение, чтобы разглядеть слабенькие покачивания лысого хвостика, остриженного ножницами хирурга...
