Тут Аллах вдруг перестает стрелять из золотого пистолета по врачам и медсестрам, опускает младенца Федечку обратно в люльку, и снимает с себя маску Аллаха с паранджи, и под ней оказывается Господь Бог собственной персоной.
— Ага! Здорово я вас разыграл? — спрашивает он, вытирая платком лысину, ухмыляется и садится в кресло.
— Вы опять, папаша, накурились? — говорит, как будто, с некоторой претензией Иисус Христос.
— А это для того, чтобы вам стыдно стало! — Загорается вдруг Господь Бог, снова вскакивая с кресла и махая пальцами перед Иисусом Христом: — почему у вас всегда нетерпимость к мусульманам? Отчего так? Почему, если с золотым пистолетом и всех поубивал – значит, обязательно Аллах акбар? Что, сирийский беженец или чеченец уже не человек?! Да нихуя! Иногда, может быть, по людям и православный палит, как я! А так думать – это дискриминация и свинство форменное, пардон.
Он опять садится и, заглядывая в люльку, вынимает из-за пазухи погремушку:
— Гу-гу, гу-гу. А что у меня есть?
Ребенок, видя Бога, начинает истошно орать от страха и обкакивается.
— Не признал дедушку, — говорит, вздыхая, Господь Бог.
«Точно накурился», — шепчет Иисус Ксении Блаженной.
Ксения, которая раньше была Лешей, тихонечко смеется и льнет к Иисусу, который раньше был Люсей.
Все Святое Семейство, и даже больше, в сборе.
Потом они выписываются из роддома и едут в лимузине в их загородное поместье в Атертоне, потому что Господь Бог может себе позволить жить на широкую ногу, тем более, что у него теперь родился внук. И Бог вам не нищеброд какой-то, а вполне себе влиятельная фигура. Даже покруче президента России, наверное. И они едут в лимузине, и слушают гангстерский рэп и пьют шампанское. А обосранный младенец поел кашки и сладко спит.
И Внуку Божьему снится сон, как он уже встал взрослым богом, и поехал с одной девушкой на океан, в Санта-Круз. И он только получил права и едет на их шикарной машине, которую ему подарил Иисус Христос, и слушает рэп, а девушка смотрит на него влюбленными глазами, и она такая прекрасная, что Бог не может поверить, что ему посчастливилось с ней познакомиться: у Лизы совершенно детская фигурка, белокурые с желтизной волосики, которые делают ее похожей на ангелочка, и изумрудные, будто конфетки, глаза.
И они паркуются перед пляжем, берут корзинку с пикником и бредут к океану, и Внук Божий снимает сандалии и ступает на теплый песок босиком и говорит:
— Боже, какое же это блаженство!
Он стелет им индейское пестрое одеяло и кладет на него туесочки с крабами, сырами, авокадо и виноградом, чесночный соус и багет и бутылку шардоне, и говорит:
— Знаешь, Лиза, мне очень хочется поцеловать твои пухлые губы, просто нестерпимо хочется, милая.
А она только смеется ему на это, и словно лукаво отстраняется, и он валится на нее, отбрасывая с ее лица волосики, и страстно и нежно целует, ее губы, ее щеки, ее невинность и и вдруг чувствует, как что-то твердое уперлось ему в живот. И он опускает взгляд и видит там ствол золотого пистолета.
И младенец вскрикивает во сне от страха и обкакивается и начинает плакать, и Ксения Блаженная бросается к ребенку и пытается пеленать его, но все пеленки в шампанском, и Иисус просит отца сделать звук потише, но тот ничего не слышит, потому что вокруг него куча блядей, и они все галдят и тянутся к кокаину, и тоже орут, и водитель лимузина тоже сигналит, потому что какой-то грузовик перегородил им дорогу, и вокруг творится какой-то сумасшедший дом, и Ксения Блаженная плачет и говорит Иисусу, что она не так себе все это представляла, нашу совместную жизнь, милый…
И вдруг водитель открывает к ним в салон окно, и они видят, что он в парандже и в бороде, и он кричит им:
— Аллах Акбар!
И кидает в салон гранату и выпрыгивает из машины.
