Уважаемый Кирилл Данильченко ака Ронин любит на примерах доказывать нам, что сегодняшние беды Украины не так уж и уникальны. И в иных краях армии строили долго и трудно, и коррупция была, и экономические молочные реки с кисельными берегами потекли не сразу. Всё это так. Но если прибегнуть к высоким философским материям, то, как говорится, нет имени без сущности. Нельзя придумать то, чего не существует. Или, как говорит народ, — нет дыма без огня.
И если слово «зрадофильство» появилось именно в украинском языке и в украинской политике (а не в израильской, шри-ланкийской или пакистанской), значит, за ним стоит что-то существенное и важное. И существенное, и важное именно для Украины. Задумаемся, что такое зрадофилия и откуда растут ноги у этого уникального отечественного явления. Здесь важно отметить два принципиальных момента.
Для начала отметим, что украинцы трижды теряли государственность по собственной воле и по «зрадофильству». Третий раз, когда выиграли Премию Дарвина ХХ века. Именно в тот момент, когда в ноябре 1918 года Украина лишилась покровительства проигравшей Мировую войну Германии, её национальные элиты устроили глупейший мятеж. Винниченко и Петлюра повели на Киев сичевых стрельцов Коновальца и толпы вооружённых крестьян свергать гетмана Скоропадского. Перед этим народу несколько месяцев рассказывали, как Скоропадский «зраджував» Украину. По-всякому зраджував. Не ел, не спал — только «зраджував»: помещикам, полякам, немцам, кадетам… Да кто уже помнит политическую конъюнктурку того проклятого года? Важно то, что именно в тот месяц, когда перед Лениным внезапно появилось «окно возможностей» — его перед ним с треском распахнула местная зрадофильская общественность. Как говаривал Ленин: «Вчера было рано, завтра будет поздно». Винниченко и Петлюра нашли идеальный исторический момент для поборения «зрады». И народ за ними пошёл.
Устрой они «антигетманское восстание» месяцем раньше — большевики не рискнули бы вмешаться перед лицом немцев, месяцем позже — выгребли бы от французов. И ни 1932 года, ни 1937-го. Ни раскулачивания, ни коллективизации, ни вымерших сёл, ни матерей, в голодном безумии убивающих на мясо своих умирающих детей, ни «Великой Отечественной», прошедшей страну из края в край… Полковник Коновалец до конца жизни рвал у себя волосы на самых укромных частях тела, раскаиваясь, что принял участие в той несчастной авантюре. Жизнь ему, кстати, укоротила коробочка конфет со взрывным устройством от гуру сталинских диверсантов Павла Судоплатова. Национальная Премия Дарвина вне конкуренции.
Второй раз нечто такое произошло в XVII веке. Вы помните, Руина. После Хмельницкого гетманы сменяли друг друга как в калейдоскопе. Только получит булаву какой-нибудь Выговский — уже несётся полями и ланами Полтавщины гучний клич — «Зрада-а-а!..» И поднимаются Пушкари и Барабаши. И встаёт «за православного царя» Полтавщина. И хоть ты десять раз унасекомливай московскую орду при Конотопе. Не поможет. Значит «зрадив» Украину Польше. Разбей польскую армию — значит «зрадишь» Неньку Москве. «Зрада» — она такая. Московскую кавалерию ты разбить можешь, «зраду» в головах своих сограждан — нет.
Ну а в первый раз что-то такое, видимо, произошло на заре национальной истории. Письменности у нас тогда не было. Некому было даже записать подробности. Но когда она (письменность) появилась, летописец излил на пергамент поразительную историю. Он рассказал о народе, который до такой степени не был способен управлять собой, что был вынужден пригласить для этих целей западных экспертов с широкими полномочиями. Варягов с секирами. Этими-то подручными средствами Рюрик, Ольгерд (Олег), Ингвар (Игорь), Свенельд (Святослав) и Вальдамар (Владимир) несли порядок и процветание на Русь. Ты только подумал — «а чи не зрада?» — и сразу получил между глаз норманнской секирой. «Зрада» прекратилась. Киев на несколько веков засиял золотыми куполами, Русь раскинулась от Карпат до Белого моря.
Не знаю, как было до князей из варяжской династии, но в последних «зрадах» нашей истории прослеживается некая система. «Маленький украинец» действует и мыслит, как прирождённый анархист. Кто действительно пользовался политическим успехом во время національних змагань столетней давности — так это «батька» Махно. Тот даже на своих «деньгах» печатал официальное разрешение их подделывать. А почему нет? Как сказал герой советского фильма на те мотивы — бери, я ещё напечатаю. Идеальный национальный герой.
В политическом мышлении украинца действует абсолютный приоритет личных краткосрочных (sic!) интересов над интересами долговременными и общими. Если украинец чует угрозу своим мелким сиюминутным интересам, перед этой угрозой отступают все высшие помышления и стратегические резоны.
Почему селяне по призыву Винниченко пошли на Киев свергать гетмана-«зрадника»? Объяснение банально. Под конец Мировой войны Европа голодала. Цены на зерно стабильно росли. Но часть урожая надо было отдавать по цене несколько ниже рыночной — по Брестскому миру надо было платить немцам за защиту.
Зрада? Тотальна! Если посчитать, сколько можно было положить в карман, если бы не тогдашняя хлебная монополия. Аж сльози течуть. С точки зрения украинца всё было ясно и просто. Гетмана-зрадника — геть! Немцев — геть!
Окупился ли риск утраты государственности возможностью торгануть борошном конкретно и немедленно осенью 1918-го? И не процент ли с тех гипотетических барышей взял сатана в 1932 году? Неважно. Урвать сейчас и сегодня. Самому и куму. Национальная идея.
Не могу не привести пассаж Карла Волоха: «Безусловно, в Украине воруют все — и власть, и народ. Но общественная атмосфера после Майдана такова, что власть ворует несравнимо меньше (под давлением общества), а народ — намного больше, ибо власть слишком слаба, чтобы с этим бороться. Поэтому дальнобойщики могут разогнать контрабандистов-приграничников при блокировании дороги, а полиция — нет. Титуханов Семенченко, сидящих на Грушевского на бабки от рэкета фермеров, могут разогнать разве что титуханы Билецкого, финансируемые рэкетом предприятий, но никак не полиция. Контрабандистов-евробляхеров и воров-бурштынокопателей вообще никто тронуть не сможет — их слишком много, с интересами конкурирующих воровских группировок они не пересекаются, а государство не обладает уже не только монополией на насилие, а даже и альтернативным правом».
Современники Рюрика и Брюховецкого точно бы почувствовали в этой зарисовке нечто близкое. А гетман Павел Скоропадский — тяжело вздохнул и перекрестился бы. Историческое время в Украине зациклилось.
В чём точно прав Кирилл Данильченко ака Ронин, так это в том, что проблемы присущи каждому народу. Может быть, у некоторых народов они и потяжелее. Но, перефразируя Глеба Жеглова, скажем, что главное для народа не наличие проблем, а умение их преодолевать. Как и каждый человек в отдельности, народы, в лице своих творческих элит, рефлексируют над своими проблемами. Изыскивают их духовные, ментальные причины. Указывают своим компатриотам пути к самоизменению.
Вот, наши соседи поляки. Было ли у них «всё хорошо»? Нет. У нас была «зрада», у них был «шляхетский гонор». И пресловутое «не позволям» на сеймах. Результат — раздел Польши. Три штуки. Но поляки работали над собой. Переосмысливали. Преодолевали. Результат — польская нация радует нас (иногда неприятно) своим согласием, а элиты — своим патриотизмом и эффективностью. Народ — отражение своих элит, элиты — отражение своего народа.
В национальной психологии, как в христианской аскетике: первый шаг к исцелению — это осознание своих грехов и дурных страстей, их вызывающих. Видя причину своих бед, можно измениться. Не видя — нельзя. (Чего меняться, если ты и так хорош, и нет неправды в тебе? У тебя только вишневі садочки). Писатели, поэты, кинорежиссёры показывают народу образ его негативного «я», от которого нужно отречься. И народ, видя себя в зеркале, хватается за голову. Элиты ищут пути исправления. Народ слушает своих лучших представителей. Изменяется.
Чем отличается украинское искусство, так это полным отсутствием подобной рефлексии. Мы хорошие, замечательные. Только нас все кругом несправедливо гнобят. И зраджують. «Украинскую историю нельзя читать без брома». Так сказал один политик, сам, кстати, писатель, прос… мотавший государственность и свободу в 1918-м. В своих мемуарах он красиво и пафосно, со слёзкой, рассказывает, как кругом буяла зрада, и только он, по центру, весь в белом… Свою творческую жизнь он закончил обращением к Сталину. По мощам и елей, как говориться. Ещё у нас плохое геополитическое положение. У поляков между Германией и Россией — хорошее. И т.д.
Если бы ментальный урод, которым является коллективный зрадофил в действительности и которым он смотрится со стороны, был способен задуматься — а за что нас «любить»-то?.. За что нам должны «джавелины» и «миллиарды»? Но нет, пока не способен.
У нас другие идеалы. Чему нас знакомят в детстве, с какими идеалами? Если оставить в стороне Тараса Григорьевича, что-то произнёсшего про «сміття Варшави, грязь Москви» (что можно трактовать и как саморефлексию, но и как «зраду» вечно «невинного» народа со стороны элит), то это такие шедевры как «Сто тысяч» и «Хіба ревуть воли, як ясла повні». Первый тянет на национальную идею, а второй — на раскрытие национальной души.
Даже читать не надо, всё в названии. Набей ясла — и всё будет в порядке. Не ревуть воли, когда ясла повні, бурштин копается, а погранці в доле. Сыто хрюкает. Лишь бы хозяин подсыпал. Или, как говаривал судья Зварич, «посыпав».
И, завершая сей затянувшийся опус, скажу одно: лично я не знаю, долго ли будет душа Украины метаться между «зрадой» и махновщиной. Как та Галя из анекдота между мужем и кумом – «ох, я така затуркана, така затуркана». Пока позитивных признаков не наблюдаю. Твёрдо убеждён в одном. «Зрадофильство» — это уникальная, роковая черта украинского национального характера, которая уже не один раз приводила к потере свободы и государственности.
Сергей Войтенко
