Миф о беспредельном терпении народа, как ни странно, жив и греет душу начальства — оно воспринимает его как мандат на любые действия. Вера в безнаказанность иногда даже сильнее инстинкта самосохранения.
Именно эта вера стоит за, мягко говоря, неэффективной подачей пенсионной реформы. Дело не только в ухудшении жизни людей. Заявлениями о том, что от этого им будет только лучше, — это скрепа, цены тоже повышались по просьбам трудящихся, попыткой сделать все под шумок чемпионата и другими столь же грациозными шагами власть оскорбила людей. То же случилось и после выборов в Думу 2011 года, только сейчас круг оскорбленных на порядок шире. Ощущение Болотной: «Вы нас за скот держите», — распространилось на страну.
Результат мудрой политики не заставил ждать. Резко упали рейтинги институтов власти, включая президента. Кремль вынужден разрешать протестные митинги и даже вступил в сложную, с неочевидным результатом игру по поводу референдума.
Докрымского уровня достигли ожидания протестов и готовность в них участвовать. Кардинально улучшилось отношение к Евросоюзу и, особенно, к США — в два раза! Последнее важно потому, что в основе стабильности системы — ненависть ко всему миру: недаром дикие представления о Западе столь активно формировало и поддерживало телевидение. Ослабление одной из главных идеологем власти — симптом трещин в фундаменте конструкции. Очень, кстати, оптимистично — многие считали, что пропаганда последних лет имела более разрушительный эффект. Похоже, информационные войска выпускали пар в основном в свисток.Говорят, снизилась смертность — никто не хочет умирать, не увидев, чем все это закончится?
Не только с пенсиями — вообще. Думаю, в краткосрочной перспективе не случится ничего. Пенсионные протесты не вынудят власти отступить — разве что пойти на косметические изменения. Повышение пенсионного возраста мало у кого меняет жизнь прямо сегодня — это не Новочеркасск, когда все изменилось сразу же. Кто пойдет на баррикады, потому что до пенсии теперь не тридцать лет, а тридцать пять? А сегодняшние пострадавшие не так многочисленны и часто слишком зависимы, чтобы участвовать в протестах.
Но смертельная болезнь может не иметь внешних проявлений.
И успокоение вовсе не означает выздоровление.
Главный и самый опасный результат сегодняшней политики — все более распространяющееся чувство враждебности власти людям или, в лучшем случае, ее безразличия. Попробуйте найти человека, который верит, что начальство думает о его благополучии. Не о геополитике, не о вставании с колен, не о собственных интересах — о нем. Таких нет.Устойчивость системы определяется не числом борющихся с ней активистов или наличием у них вождей и ресурсов. Важнее, много ли людей готовы защищать власть? Многие ли будут одобрять тех, кто выступает против нее?
У Ленина было не так много штыков, но Временное правительство не защищал никто, и большевики перевернули страну. У царя были и войска, и жандармерия, и свита, но они отошли в сторону, — монархия пала. А вот в августе 1991-го москвичи встали вокруг Белого дома, и несколько тысяч из них действительно готовы были умереть. Путчисты не смогли пойти на массовое убийство — путч был подавлен.
Сегодня власть до нуля уменьшила число тех, кто готов будет закрывать ее своими телами, — вокруг Кремля не встанет никто. Ну а готовность специальных подразделений к выполнению приказа непредсказуема.
На этом фоне не может не возрастать симпатия к тем, кто делает то, к чему ты сам не готов — активно протестует. Эти люди начинают чувствовать себя представителями народа, а это многократно увеличивает их силы. Ощущение моральной поддержки протеста — необходимое условие того, чтобы случился мирный транзит власти.Мы не знаем, что послужит триггером. Скорее всего, это будет не что-то единое для всей страны, как пенсии, и не что-то политическое, типа выборов, но одновременные локальные события — свалки, невыплаты зарплат, размытая дорога и т.д. И если это произойдет сразу во многих точках, а у государства не хватит денег, чтобы залить ими протесты, события будут разворачиваться по худшему для властей сценарию. Даже при сохранении слабости оппозиционных структур.
Леонид Гозман
