И сказал господь, что за странный народ эти русские.
Создал я в разные времена кучу вещей вкуснейших: фуагру французскую, да хамон испанский. Пармезан итальянский, да сельдь датскую. Сациви грузинскую, да лосося норвежского, индейку американскую, да устрицы канкальские. Крабы дальневосточные, да бри нежнейший, что из Иль де Франса, вокруг города Парижу раскинувшуюся!
А едят эти русские на новый год только оливье-салат, истребляющий железы поджелудочные, да брюхо как бетоном забивающий, так что ничего вкусного туда уже не влезает, даже тортик с пирожными.
И задумался господь, и принял решение. Эта всё власть богомерзкая-советская, да границы закрытые, виной тому! Что не знают русские ничего про вкусности общечеловеческие и вынуждены только оливье довольствоваться.
И нахмурил брови господь, и устроил перестройку с ускорением. Рухнула власть советская богомерзкая и рассыпался железный занавес.
И хлынули в Россию фуагра французская, да хамон испанский. Пармезан итальянский, да сельдь датская. Лосось норвежский нежнейший, во рту тающий, да индейка американская, и устрицы канкальские. Крабы дальневосточные, да бри нежнейший, что из Иль де Франса, вокруг города Парижа раскинувшуюся!
И увидел господь, что это хорошо!
Только русские того не увидели, и как только Новый год пришел, так нажрались оливье богомерзкого!
И расстроился господь и задумался, поднапрягся и принял решение. Это все у русских от бедности, видит око у них, только зуб неймет. Когда пуст карман — не до фуагры!
Улыбнулся господь, и поднял цену барреля. Подскочила нефть до небес почти!
Стали русские такими богатыми, что за тысячей рублей западло нагнуться-поднять уже.
И увидел господь, что это хорошо.
Только русские того не увидели! И как новый Год пришел, так нажрались все оливье богомерзкого, до икоты, до коликов, до судорог.
И уж тут-то господь прогневался. Не хотите, говорит, по-хорошему, отказаться от оливье богомерзкого, поджелудочные железы истребляющего, так не будет у вас ничего тогда! Из чего Оливье этот делают! Ни колбасы, ни мяса вам тогда, ни майонеза настоящего, ни лука зеленого свежего, но огурчиков хрустящих! А картошки я вам оставлю, только чтобы пожарить с голодухи, а об оливье не промышлять!
Сказал так господь, и обрушил на русских страшные скрепы духовные, да еще идею национальную, которая все побеждает и ничего после себя не оставляет…
И не стало на Руси ни фуагры французской, ни хамона испанского. Пармезана итальянского, да сельди датской. Лосося норвежского нежнейшего, во рту тающего, да индейки американской, а устрицы, те только белорусские остались. А уж про бри нежнейший, и не вспоминает уже никто!
Остались на Руси только картошка, морковка, да брюква, да и те все больше подгнившие.
И смотрит Господь, что же будет теперь, и видит он такое, что хмурится. Точат русские ножи острые, чтоб порезать картофель отваренный, да достают из холодильников майонезы суррогатные!
— Стойте! — Кричит им господь с небес — остановитесь, я все прощу! Истину вас говорю, и обещаю торжественно! Как откажетесь только вы от идола этого новогоднего, от оливье богомерзкого, так придет в ваш дом благоденствие.
Но никто его, как и раньше, не слушает!
