Пришёл Лукавый к человеку и спросил:
— Что есть красота для тебя, человек?
И сказал человек:
— Не знаю я, как словами описать, что красота есть, но то, что нравится мне, красиво, для глаз приятно, гармонично — то есть красота. То же, что безобразно, негармонично, неестественно — некрасивое есть.
— А ты сам красив? — спросил Лукавый и улыбнулся.
Застеснялся тут человек, ногой зашаркал, голову наклонил и сказал:
— Ну, наверно красивый, раз не безобразный. Скажи же, как сам думаешь, и меня научи, — промолвил человек в ожидании.
И вот сказал Лукавый:
— Много мест я повидал и много созданий диковинных видел. И вот видел я одно из самых странных и безобразных. Представь, среднее оно по высоте, не высокое, не низкое, имеет мягкую плоть, а внутри его как бы палки или ветки хрупкие засунуты как каркас. И доходят эти ветви внутри него до самого дальнего места в теле его. Плоть же его дряблая, свисает складками, цвета гниющего мяса. На ощупь холодная и к тому же покрыта дурно пахнущими выделениями. Иногда с пятнами безобразными, иногда покрыта редким неприглядным мехом с волосом тусклым. На концах лап растут у него из кожи как бы когти, но кривые, слабые и ломкие, так что ни рвать, ни царапать он ими не может. Ходит он медленно, переваливаясь и шаркая нижними конечностями, движения его неловки, и часто он роняет вещи, что в лапах держит, или те, что вокруг него. Уши у него снаружи тела, большие и вислые, и выглядят как куски плоти, наспех к телу прилепленные. Но слышать он ими тоже хорошо не может. Слышит он только кваканье таких же существ, как он сам, или только самые грубые звуки природы, его окружающие. Глаз у него только два, и сидят они близко друг к другу, а третий глаз у него совсем не развит и находится внутри головы его. Глаза его круглые и мелкие и прикрыты плёнкой. И видит он, только когда светило его светит. Ночью же он не видит ничего. И видит только внешнюю форму вещей и существ его окружающих. Того же, что внутри их, он видеть не может. Часто не видит он хорошо, и тогда берёт он кусочки камня прозрачного и смотрит через них, чтобы хоть что-то видеть. Посреди лица у него нашлёпка, комок плоти бесформенный с дырками. И это место у него — чтобы вдыхать воздух. И запахи он чует только самые грубые, а некоторые и вообще ничего не могут унюхать. Чуть пониже у него на лице ещё одна дыра, и выступают из неё концы тех ветвей или палок, что каркасом для его тела служат. Концы же эти непрочны, часто ломаются и болят. Через отверстие это он пищу свою потребляет и пережёвывает её, чтобы она потом в теле его переваривалась. И из этого же отверстия он то и дело то рёв издаёт, то крик дикий, и речь его невнятная, как будто два камня друг о друга трутся. О прочих же деталях и выделениях его я тебе и рассказывать не буду, настолько противны они. И свисают у них со всех сторон тела складки плоти. И вот, все эти существа разные — не из-за возраста, а просто такими рождаются. Одни большие, другие маленькие, толстые и худые, стройные и кривобокие, толсторукие или худоногие, и даже цвет их кожи меняется от белого до чёрного. И из каждого отверстия тела его сочатся жидкости разные, противного вида и запаха. И поэтому создание это должно каждый день мыться и чиститься, иначе начинает оно смердеть и выглядеть противно. Но и это не самое страшное в нём. Когда обнажено оно и чисто вымыто, то ещё можно глядеть на него. Но представь, что у существа этого огромное количество привычек разных, глупых и противных. И вот одна из них — кутает оно себя в обрывки тканей разных, непрочных и безобразных, отличающиеся тысячами цветов, форм и расцветок. И вот, существо это, что принарядило себя в самый некрасивый и безобразный кусок материи, считает себя самым красивым, а всех других ещё более глупыми и безобразными, чем оно само.
— Представь себе, — сказал Лукавый, — самую безобразную тварь морскую, которая бы плавала между сородичами и чем безобразнее была бы, тем более гордилась бы своим уродством.
И рассмеялся тут Лукавый, и улыбнулся тут человек стеснительно, а Лукавый меж делом продолжил.
— И вот, представь, что некоторые из этих безобразных существ, чтобы как-то исправить и приукрасить своё безобразие, пытаются ещё что-то украшать на себе. Одни мажут себе шкуру или мех маслом так, чтобы они блестели, другие красят себе кожу, третьи вешают на себя побрякушки и ракушки, и каждый из них вышагивает, как павлин, чтобы показать, что он лучше других. Представь себе их всех, наряженных в побрякушки, убранных в обрывки материй, безобразных цветом и фактурой, да к тому же полуслепых, полуглухих и полунемых, со всеми их ужимками, трясением тела и смехотворной подпрыгивающей походкой. Таковы они, когда нравятся себе, когда считают себя красивыми и наряженными. А если хочет такое существо какую-либо эмоцию выразить, то тогда лицо его сморщивается, глаза подмигивают, рот кривится, голос дрожит, и становится оно ещё безобразнее, чем было.
— Но это только о теле пока говорил я, — сказал Лукавый и нахмурился. — А то же, что они между собой выделывают, вообще и описать трудно. Представь, лучшим счастьем они считают мучить себя или других, таких же, как они, существ. Мучить либо словами, насмехаться над другими, кричать на них, заставлять их служить себе и выполнять всякие обряды дурацкие, или поднимать их тяжести, или ещё как-либо унижаться. Или сажают других за провинности мелкие или за то, что те нарушили законы их глупые, в каморки маленькие да тесные. И страдают те, кто сидят там, неописуемо. Или вот собираются они и начинают называть кого-либо из своего сообщества словами бранными, и хулят его, и иногда до того распаляются, что убивают многих и многих из сородичей своих, не щадя никого. Или убивают других животных на планете своей, а затем пожирают трупы их. И разрушают и отравляют они всё, к чему только могут прикоснуться: и себя, и других существ, и природу, их окружающую. И часто убивают они животных или таких же существ, как они сами, со словами, обращёнными к Богу, дескать, дела добрые они делают.
И увидел тут Лукавый, что побледнел человек и зашатался, и сказал он ему: «Тяжело мне рассказывать тебе вещи эти, но потерпи, скоро закончу я».
— И вот, — продолжил Лукавый, — считают эти твари себя лучшими из лучших, сыновьями любимыми Господа нашего, а на самом деле насмешка ядовитая, язва и опухоль мерзкая на теле Божьем. И не ведают они любви ни друг к другу, ни к Богу. А тех же, кто пытается начать чувствовать такую любовь, убивают с усердием и называют таких недостойными, чтобы жить. И вот, говорят они, что живут по законам Божеским, но нет такого закона, которого бы они не нарушали ежеминутно, ежесекундно. И самое главное, твердят они, что живут с Богом в сердце своём и по милости его, но нет других таких существ, которые были бы дальше от Бога нашего и искажали законы его больше, чем существа эти.
И вот посмотрел с участием Лукавый на человека и сказал: «А сейчас покажу я тебе портрет существа этого мерзкого». И хоть не хотел человек смотреть и отворачивался, но всё же подсунул ему Лукавый картинку волшебную. И вот взглянул на неё человек и увидел всё, как Лукавый рассказывал: и кожу противную, и глаза маленькие, и комки плоти на лице и по бокам его, и шерсть редкую и некрасивую на лице твари этой.
И вот, заметил человек с ужасом, что когда он улыбается, то и тварь эта на картинке тоже улыбается, и когда он моргает, то и тварь эта тоже моргает. И вдруг понял он, кто тварь эта, и о ком говорил Лукавый, и осмотрел себя с ужасом и упал без чувств. А Лукавый тем временем стоял рядом и терпеливо ждал.
И вот очнулся человек, осмотрелся и поднялся. А Лукавый тем временем продолжил:
— Но не только о созданиях странных и безобразных рассказывать тебе я буду. И вот ещё об одном создании хочу рассказать тебе.
И вздрогнул человек и не хотел больше слушать. Но успокоил его Лукавый и сказал: «Не бойся, не буду больше тебя такими ужасами пугать».
— И вот, создания эти — наиболее прекрасные в мире, что я видел. Представь себе, как ангелы они, чисты и светлы ликом, высоки и стройны. И лица их пропорциональны и подвижны и передают мельчайшие движение души их. Глаза их ясные, светлые и лучатся, кожа тонкая, прозрачная и просвечивает плоть их нежная сквозь кожу. Пышные длинные волосы на голове их, тонкие брови, и у мужских особей красивые бороды. Уши их небольшие и по бокам головы расположены, небольшие и формы красивой. Нос с двумя ноздрями, вырезан красиво, под ним рот, подвижный и гибкий, улыбается нежно и тонко. И когда любят они друг друга, то касаются один другого ртом и так ласкают друг друга. И глаза их, как зеркало чувств, и отражается в них то, что чувствуют они в этот момент. И как зеркало души глаза их. И если страдает душа, то и глаза их плачут, а когда радуется душа, то глаза их блестят и радуются. И волосы у всех у них разного цвета: у одних светлые, как струящееся золото, у других тёмные, как ночь с блёстками как звёзды, у третьих цвета меди начищенной. И вот руки их, как и всё тело, пропорциональные: не длинные, не короткие, но складные и красивые. А на концах рук их — пальцы, тонкие и гибкие, сильные и изящные. Тела их продолговатые и стоят они на двух ног ногах, крепких и сильных. И вот, могут они своим телом управлять очень искусно: и ходить красиво, и бегать быстро, и прыгать далеко. Искусны они и в балансировании изящном, и в танце спокойном и медленном, как течение реки, или в быстром и страстном, как пляска огня. Играют они на многих музыкальных инструментах, и музыка их подобна божественной, и прекрасно пение их, и голоса их полнозвучны и сладки, как у ангелов. Искусны они и в поделках всяких: делают из дерева, и из металла, и даже из земли вещи изящные и диковинные, глаза услаждающие. И вот изобрели они искусство, подобного которому нет нигде — могут они запечатлеть на куске дерева или ткани то, что видят глаза их. А лучшие из них те, что наделены даром божьим, видят души божьи в созданиях этих и могут и души эти запечатлевать тоже. И вот есть такие из них, которые желают не только на Бога нашего телом походить, но и душой. И вот ищут они, как такую душу создать и стать как боги. И вот знают они и помнят всегда, что все они создания Бога, и видят они Бога в каждом из них и во всех других созданиях на Земле. И если один из них вдруг забывает на время об этом, то другие поведением своим, делами и словами напоминают ему об этом. И вот стараются они исполнять заветы Божеские в каждом деле и даже в каждом движении своём, дабы как можно более походить на Бога нашего.
— И вот, — сказал Лукавый, снова с участием глядя на человека, — должен я снова тебе существо это показать.
Но уже не боялся того человек. Взял он картинку эту волшебную, посмотрел на неё и увидел всё, как Лукавый рассказывал: и лицо нежное и красивое, глаза чистые, тонкий нос и изящные губы. И заметил человек, что когда он моргает, то и существо это моргает, а когда он улыбается, то и существо это улыбается. И вдруг снова понял он, о ком в этот раз Лукавый поведал ему, и снова упал без чувств.
А Лукавый всё также терпеливо стоял и ждал. И вот очнулся человек, приподнялся и сказал:
— Как же так? Двух существ ты описал: одно самое мерзкое и безобразное на свете, а другое самое прекрасное и ангелоподобное. И оба эти существа — люди? Такие же, как и я? Кто же тогда я и каким себя видеть должен?
И глядел с надеждой человек на Лукавого. И сказал тот человеку:
— Да, человек, всё это ты, вернее, всё это то, чем ты быть можешь. Захочешь — будешь тварью безобразною, противною и видом своим, и поведением. Захочешь — будешь как ангел и видом, и духом своим, и будут ангелы радоваться при виде тебя. Всё в твоих руках, человек, в том числе и знание о том, чем можешь ты быть, и о том, как достичь того, чего хочешь, и о том, что помощь необходимую получить ты можешь. И если будешь ты к телу стремиться и его обожествлять, то и будешь иметь только тело, будешь звероподобным, а души у тебя не будет. Если же к душе будешь стремиться, то со временем и у тебя будет душа, и будешь ты богоподобным.
И сказал человек:
— Не хочу я быть как животное, а хочу быть похожим на Бога, создателя нашего.
И просил он Лукавого и заклинал, чтобы тот научил его. И вот пока солнце не зашло, видно было человека и Лукавого, сидящих под деревом. И учил Лукавый человека, а человек внимал ему внимательно и с трепетом.
