Как отличить русских туристов

Нынешние русские любят приоткрыть пещеру и выползти из нее в мир, дабы напугать цивилизацию своим убогим, но неизменно – воинственным видом.

Их можно узнать на пляжах, набережных и улицах забугорных куличек по скептическо-снисходительным ухмылочкам на самодовольных рожах.

Их тела, облаченные в неизменный люрекс, не ходят, а именно – хиляют по местным «Бродвеям».

Мужики – отцы семейств – шествуют чуть впереди, держа руки в карманах или за спиной: сказывается приблатненно-зоновское происхождение; раскормленные свиноматки-целлюлитницы идут следом, волоча за собой младую поросль своих отпрысков, сопровождая процессию громкими криками: «Егор, куда пошел? Ко мне, я сказала!..»

В магазинах слышны их вопли: «Положи на место! Нет, это слишком дорого!..»

На пляже: «Немедленно выйди из воды!.. Ты что – оглох?..»

Они едут сюда не за свободой – она им нафиг не нужна.

И не за культурой.

Они едут попугать и похорохориться, чтобы потом, вернувшись в родную дырку-вонючку, повспоминать в шумной компании вояж на «прогнивший Запад».

Здесь, на отдыхе, они, как и положено простейшим, сбиваются в плотные колонии по пятнадцать-двадцать особей, и пьют все, что горит.

Их почки способны переработать все виски с содовой, прогнать через себя все ликеры и коньяки, после чего распаренный от жары мозг расслабляется и выдает смелые оценочные суждения: «Нет, в этом году на Крите совсем не так. Эти греки увязли в кризисе по самые уши…»

Между тем, население Греции пашет с утра до ночи не покладая рук, чтобы обеспечить отдыхающих комфортом.

Они буквально облизывают каждого посетителя кафе, таверны или ресторана с утра и до поздней ночи – до последнего посетителя.

Здесь сухая земля, и возделывать ее – тяжкий труд.

Но греки знают, что если упорно и долго трудиться – то здесь все будет расти, цвести и благоухать.

Греция – не бензоколонка, это – страна трудяг, которые не прочь и объявить сиесту, но после нее – вновь встают и пашут, пашут, пашут…

В соседнем с нами номере – типичная семья русских из Екатеринбурга.

Отец семейства – пьяный пузанчик Игорь Гусаров – предлагает нам «по-русски выпить, чтобы подружиться, как соотечественники».

Мы с Машей отказываемся.

Он машет рукой от досады, и неверным движением разбивает стакан о мраморный пол балкона.

Потом появляется его жена Аня.

Муж приказывает ей убрать осколки.

Та недовольна: — Кто это сделал? — Это не я. Тут дети бегали. И Фомкин заходил, — пьяно оправдывается Гусаров.

То есть, он еще и инфантильный трус.

Вспоминается хрестоматийный Шариков: «Я не один в доме живу. Может, Зинка?..»

Их десятилетний сынок – копия отца в миниатюре.

Когда папаша потерял ключ от номера, родители не придумали ничего лучшего, как отправлять сынулю лазить в ванную через форточку, после чего проникать в номер и открывать им дверь изнутри.

Мы с Машей зовем его «мальчик-форточник».

Иногда Гусаров-младший огребает от папы.

Тогда из номера доносятся его крики: «Папа, не надо! Папа, не надо, блять!..»

И звонкие шлепки…

Отказавшись от общения с малопривлекательной семейкой, мы отвечаем на их приветствия сдержанно.

Я предпочитаю по-французски: «бон жур» или «бон суар».

Зрелый Гусаров шваркает дверью балкона, после чего мы слышим визг отпрыска: — Вот, папа! Именно это он мне и сказал!..

Наверное, форточник решил, что я послал его на три буквы…

Друг Гусарова (наверное, это был Фомкин) вываливается на балкон и сообщает мне: — Мы тут немного покричим, минут пять. Хорошо? — Нет, отвечаю. — Плохо. Это очень плохо.

Фомкин приблатненно оскаливается: — Вы еще нас плохими не видели…

Эта фраза звучит как лейтмотив современной России.

В ней выражено всё: обида, угроза и презрение.

Русские любят покупать туры, где «все включено».

Тогда можно пить бесплатно местные напитки, включая пиво и вино, и пожирать без ограничения еду в здешнем ресторане.

Идея халявы поднимается до небес, затмевая собой все остальное.

К ужину возле отеля – тараканье оживление.

Русские выползают из номеров и стаями подползают к ресторану, чтобы выстроиться в очередь за пищей.

Дух советской столовой витает над их бритыми и взлохмаченными головами, опьяняя рассудок предвкушением абсолютного насыщения.

Съев все, что только возможно, они расходятся группами по номерам, чтобы продолжить веселье в шумных компаниях – под приобретенный заранее алкоголь, после чего ближе к полуночи – устроить громкий фейерверк.

На обратном пути в самолете молодая мамаша, глядя в окно иллюминатора, объясняет трехгодовалому, но уже распущенному сынишке: — А вот мы уже летим над Россией. Ты видишь эту травушку-муравушку, эти реки и поля? Видишь?.. Ни в одной стране мира больше нет такого. И это все – наше, родное. Не то, что эти европейские огороды…

Она не сказала о том, что летит на западном «Боинге», а не на «Тушке», собранной на родине; не ужаснулась масштабам запустения и развала страны, и даже не предпочла промолчать, сравнивая качества жизни «там» и «у нас».

Она летела и гордилась.

Возвращалась в родную пещеру, чтобы потом снова похохотать хором с Искандерами и присоединиться к угрозам, исходящим от кремлевского параноика, за которого – несомненно – проголосует еще раз.

А потом еще.

Просто потому, что он дает ей повод для гордости, густо замешанной на бытовом хамстве.

А мы возвращались вместе с ней. Но нас не покидало ощущение, что летим мы в противоположную сторону

Источник: http://proua.com.ua/?p=23609