30 лет назад в моей журналистской карьере произошло, возможно, самое главное политическое событие, которое одновременно стало одним из самых главных событий в истории страны, в которой я тогда жил. 25 мая 1989 года открылся первый съезд народных депутатов СССР, появилась первая, со времени разгона большевиками Государственной Думы России в Петрограде, возможность открытой политической дискуссии.
Я до сих пор помню, с каким замиранием сердца каждый день отправлялся на работу в Кремль. Не как аккредитованный журналист – тут я должен открыть свою небольшую профессиональную тайну: аккредитоваться я не успел — а как помощник народного депутата от Литовской СССР Григория Кановича. И в этом тоже была примета времени – Канович, авторитетный писатель, возглавивший только что созданную Еврейскую общину Литвы, был избран депутатом при поддержке движения «Саюдис», выступавшего за восстановление попранной Сталиным государственности Литвы.
Не могу сказать, что до этого съезда никаких ростков демократии в Советском Союзе не было – ведь горбачевская перестройка уже стала свершившимся фактом. Евреи-отказники уже выходили на пикеты и демонстрации с привычным лозунгом «Отпусти мой народ». Крымские татары, приезжавшие в Москву на свои пикеты, требовали, чтобы их народ как раз не отпустили, а впустили на историческую родину. Либеральная публика толпилась у стендов «Московских новостей» на Пушкинской площади. Уже успела пройти XIX партконференция, на которой писатель-ретроград Юрий Бондарев пророчески сравнил перестройку с самолетом, который поднялся в воздух, но не знает, на каком аэродроме совершит посадку.
Почему же тогда именно первый съезд? Почему он?
А потому, что было телевидение, силы которого мы тогда еще не могли оценить. Все заседания того съезда транслировались в прямом эфире государственных телеканалов. И люди, которые годами слышали только государственную пропаганду, смогли узнать, что другая точка зрения – уже отнюдь не привилегия пробивающихся сквозь глушение западных радиостанций. Что среди их соотечественников есть люди, которые думают иначе, и выглядят эти люди куда убедительнее, чем партийные чиновники и косноязычные «передовики производства». Само появление на экране академика Андрея Сахарова – пожалуй, самой масштабной личности в истории России ХХ века – стало настоящей революцией политической нравственности. И теперь, когда я поднимаюсь в Иерусалим и вижу перед собой вначале сады Сахарова, а затем уже сам Город, я всегда вспоминаю первый съезд и благодарю судьбу за возможность хотя бы несколько мгновений прожить рядом с этой незабываемой личностью.
А ведь были и другие. Юрий Афанасьев, который дал точную и до сих пор актуальную оценку и советскому, и постсоветскому обществу – «агрессивно-послушное большинство». Борис Ельцин, который стал настоящим зеркалом своего народа и своей эпохи, который поднял Россию на дыбы, а потом отдал чекистам. Галина Старовойтова, удивительно проницательный и чуткий человек, погибшая в самом начале путинской эпохи. Юрий Щербак, украинский писатель, одним из первых начавший писать о Чернобыле. Я бы мог многих здесь перечислить, героев моих репортажей, людей, без которых моя жизнь и история страны были бы совсем другими.
Но сегодня я думаю совсем о другом. Я думаю о том самом экране, который позволил всем нам докричаться до людей – и в результате ускорил падение Советской империи. От съезда до исчезновения Советского Союза прошло совсем немного времени. И после августа 1991 года мы могли с уверенностью сказать, что живем в совсем другой стране.
Мы только не учли, что наши оппоненты с Лубянки сделают те же выводы о могуществе телевидения, что и мы после первого съезда. И поймут, что любая «гласность» должна быть контролирована и дозирована, что информационные процессы должны быть управляемы. Мы думали, что 90-е – это первые годы советской и постсоветской демократии, а оказалось, что это – последние годы. К 1996 году, времени вторых президентских выборов в России, на чайник демократии была наброшена крышка олигархического капитализма, а в новом тысячелетии эта крышка была плотно прикручена к чайнику государственными гайками, так что от российской демократии остался только пар.
Что может контролируемое телевидение, мы уже поняли и по России, где государственная пропаганда позволяет обществу оправдывать захватнические войны, и по Украине, где объединение усилий владеющих телехолдингами олигархов позволяет привести в кресло главы государства то рецидивиста со стажем, то исполнителя главной роли в политизированной «мыльной опере».
Мы в 1989 году еще не знали, что доверием, которое новое телевидение получило благодаря и первому съезду, и первым советским демократам, воспользуются совсем другие люди. И они будут думать об установлении авторитарных режимов и самом банальном грабеже стран, телеканалы которых они контролируют.
Но теперь мы знаем это наверняка. В нашей первой победе уже тогда, 30 лет назад, было заложено зерно нашего неминуемого и горького поражения.
