Среда, больше похожая на понедельник: в Офисе президента мощные сотрудники первого лица страны ведут себя также, как и, собственно, в остальная страна – икают оливье, втягивают живот и делают вид, что соскучились по работе.
На втором этаже унылого здания на Банковой, в спортзале, выполненной в светлых и радостных тонах (а потому крайне редко посещаемом), пыхтит под штангой президент. Владимир Александрович одет в дорогой велюровый спортивный костюм, на голове – потовпитывающая повязка, в глазах – тоска по солнечному Оману.
Левее, на сиденье дорогого велотренажёра, сидит Верочка. Верочка одета в серую футболку «underarmour», обтягивающие шорты и резиновые шлёпки. Волосы небрежно подобраны и заколоты золотым "паркером". Верочка конечно-же курит, небрежно стряхивая пепел в бутылку минеральной воды, и листает фейсбук.
Владимир (с усилием ставит штангу на станок): Всё, нет?
Верочка (не отрываясь от экрана айфона): Ещё подход, Владимир Александрович. И не филоньте, дожимайте полностью, здесь вам не анализы.
Владимир (отдувается, садится на скамейке, оглядывает себя): Фууууух… Ну как, нормально?
Верочка (скептически окидывает взглядом Владимира Александровича): Нуууу… Оливье, конечно, уже сошёл, но пара подходов приседаний вам необходима так же, как транш МВФ.
Владимир (недовольно): Вот иногда, Верочка, я и понять не могу, когда вы шутите, а когда серьёзно говорите… (кивает на айфон) Ну что там?
Верочка (вкусно затягивается, выпускает дым вверх): Боинг обсуждают.
Владимир (крестится): Щирі співчуття родинам. Така страшна трагедія. Вся Україна плаче разом з сотнями сімей загиблих.
Верочка: Владимир Александровииииич… Какие сотни семей, ну блин. Там одиннадцать наших граждан было.
Владимир (недоумённо): Да? А мне вот Юля написала… (копается в кармане олимпийки, достаёт пачку помятых листиков, начинает по одному перебирать, некоторые - выкидывать)… Бооожечки, скока барахла в этой куртке! Так, это не то… Это не то… Это формула Штайнмайера, нахер… Это доказательства вины Антоненко, нахер… Это бюджет, вот точно нахер… Это…
Верочка (быстро): Переверните листочек.
Владимир (недовольно): Сам знаю! (переворачивает листик) О, точно, вот! Тааааак, шо тут у нас… О блин, и точно. Но ведь одиннадцать же человек. Это же вы десять раз больше, чем один!
Верочка: За девятнадцатый год на Донбассе погибло сто десять наших ребят. Сто десять. Это ровно в десять раз больше. Юля вам по этому поводу тоже речь написала?
Владимир (хмурится): Нет, не написала. Мы об этом как-то… как-то забыли. Верочка, ну чего вы вечно всё усложняете?
Верочка: Та нет, наоборот, Владимир Александрович, это вы всё упрощаете. Вы штангу-то берите, берите, пресс сам себя не накачает.
Владимир (подозрительно): А вы уверены, что штанга – это именно для пресса?
Верочка (улыбаясь): Ой, Владимир Александрович, та какая разница?
Владимир (ложится под штангу): Действительно, какая разница… Подстрахуете, Вера? Боюсь – последние повторы не вытяну. Устал уже.
Верочка (гибко вскакивает с сиденья, кидает сигарету в бутылку «Морщинской» и подставляет изящные ладони под штангу): Та ладно, Владимир Александрович, всего восемь месяцев – и уже устали? А впереди ещё четыре с лишним года. Вы уж поберегите себя. И…
Владимир (кряхтит, поднимая штангу): … И - что?
Верочка (поддерживает пальцами гриф): И отдыхайте почаще. И желательно – за границей и подороже. Украинцы это любят.
Владимир (на выдохе поднимает гриф): Оооо… ыыыыы… а ка… кой… вес… на штанге…
Верочка (слегка придавливает гриф книзу): Сто десять, Владимир Александрович. По одному кэгэ за каждого из ребят.
Владимир (пытается оторвать штангу от груди): Се… рьёзно? Убери… те… раздавит… тяжело…
Верочка (подхватывает штангу и с усилием ставит на станок): Привыкайте, Владимир Александрович. Или – не привыкайте.
