От московских муниципальных выборов не ждали многого — общим местом стал тезис о том, что «у мундепа нет реальных полномочий». К тому же основным и по сути единственным проводником оппозиционной политики выступила партия «Яблоко», которую многие поспешили похоронить после провала на выборах в Думу прошлой осенью. В итоге объединенные демократы, лидером которых выступает Дмитрий Гудков, смогли совершить маленькую муниципальную революцию и неприятно удивить своих оппонентов. По данным на 2 часа ночи, демократы получили в Москве около 190 депутатских мандатов из 1500 и — что особенно важно — большинство уже в 14 муниципальных собраниях. Создание устойчивой оппозиции на локальном московском уровне, похоже, корректирует ту траекторию, по которой в последние годы двигалась большая российская политика.
Нарастающий авторитаризм на фоне всеобщей апатии столкнулся, наконец, с низовым демократическим активизмом. Это отклонение от известной логики «ничего не изменить» запускает некоторые новые политические процессы, а кроме того, меняет ожидания людей.
Прежде всего, в тех муниципальных собраниях, где оппозиция получила большинство, у депутатов все-таки появляются реальные полномочия. Местные власти будут вынуждены согласовывать с ними расходы бюджетов, а двух третей голосов депутатов достаточно, чтобы снять главу управы.
Несколько районов Москвы станут ареной публичного политического противостояния исполнительной и законодательной власти, о чем в России начали уже забывать. Гудков с самого начала говорил, что муниципальные собрания могут быть использованы и как общественная трибуна: депутаты могут высказываться по более широкой повестке, чем разногласия с решениями местных властей. Таким образом, происходит небольшая отмена единомыслия в России.
С этим связано второе важное обстоятельство. Архитектура муниципальных выборов в Москве такова, что один победитель не получает все. Это означает, что условному начальнику, действующему от лица админресурса, труднее назначить себя представителем воли народа. В многомандатных округах в муниципальные собрания могут попадать люди с другими политическими взглядами. Это означает, что почти мифологические 14% (несогласных, ориентированных на европейский выбор и т.п.) на выборах 10 сентября впервые за последние годы получили политическое представительство. Цифра, к слову, получилась почти точной — если ориентироваться на предварительные данные, то оппозиционеры собрали в Москве 12,6%.
Для сравнения, выборы в Госдуму устроены таким образом, что победитель получает все — из-за сочетания одномандатных округов и проходного барьера для партийных списков в 5%. Из-за таких настроек политической системы и складывается парадоксальная ситуация, когда даже официальная социология фиксирует значительное и активно недовольное меньшинство, но на парламенте это никак не отражается.
Я как-то уже писал о том, что серьезная ставка на муниципальные выборы может оказаться выигрышной для оппозиции из-за того, что это своего рода уход под радар — здесь власти не ждали серьезного удара, не готовили разного рода барьеры и фильтры, и меньше чем на выборах других уровней использовали админресурс. Результатом становится возвращение 14% граждан в политическую жизнь.
Это ведет, в свою очередь, к схлопыванию фиктивной парламентской оппозиции. О трудностях позиционирования «системных оппозиционеров» много говорилось еще во время кампании 2016 года. Но тогда на федеральном уровне парламентские партии смогли задействовать старые электоральные машины и получили свои проценты — близкой к провалу оказалась только «Справедливая Россия». Сейчас на уровне московских муниципальных собраний ситуация будет совсем иной: здесь единороссы оказываются лицом к лицу с оппозиционерами, выходцами из объединенных демократов. Представители парламентских партий, включая КПРФ, остались не у дел. Эту поляризацию можно считать позитивным знаком: в самом деле, в российской политике есть только один значимый вопрос — о полной поддержке курса властей или об оппонировании ему.
Демократический транзит возможен в результате оформления и осмысления такой поляризации (другой вопрос, что ее трудно будет распространить на федеральный уровень в силу исторической роли той же КПРФ во многих регионах).
Еще одно скорее позитивное последствие московских выборов — возможное обострение дискуссии о роли лидерства в оппозиции.
Демонстрировать достойные результаты на первом уровне российской политики научились самые разные люди, объединившиеся при помощи Гудкова и «Яблока». Возможно, их деятельность заслуживала чуть большей поддержки со стороны Алексея Навального.
Муниципальная революция стала возможной из-за просчета властей. Сделав ставку на максимальное «засушивание» явки, они в итоге проиграли — пускай и взяв большинство мандатов, но все же повсеместно получив себе непримиримых оппонентов в советах. На выборах 10 сентября явка в Москве составила рекордно низкие 12%. В итоге избиратель от управ, курсанты военных училищ, заходящие на участки строем, столкнулись рядом с урнами с рассерженными горожанами — редким видом, казалось бы, забытым, с 2011 года. И последних оказалось достаточно много, чтобы принять бой и в некоторых случаях победить. Не случайно городские конфликты — вокруг парков и точечной застройки, а этим летом из-за реновации — были одной из немногих точек роста политического активизма в течение всего предыдущего сезона.
Наконец, нынешние муниципальные выборы — это шаг к неожиданно конкурентным выборам мэра Москвы 2018 года. О таком сценарии много говорилось, но, скорее, как о теоретической конструкции. Теперь теория переходит в практику. И для Дмитрия Гудкова, намеренного баллотироваться в мэры, и для молодых кандидатов «Яблока» муниципальные выборы стали инструментом политического рекрутинга. Мы остаемся в политике и теперь у нас есть представительство — пока на уровне районов.
