Для 2015 года характерно состояние «глобальной политической прострации», считает ведущий исследователь Института Брукингса – российский публицист Лилия Шевцова. В этих условиях, по ее наблюдениям, все более очевидными становятся «признаки агонии российской системы самодержавия».
Шевцова убеждена, что нынешняя система власти в стране уже не может не только обеспечивать развитие общества, но и гарантировать его стабильность. Об этом и обо многом другом публицист рассуждает в интервью Русской службе «Голоса Америки», подводя итоги года.
Виктор Васильев: Каким вам видится уходящий год в политической плоскости?
Лилия Шевцова: Это был год глобальной политической прострации. Если 2014 год стал годом шока, когда Москва сбросила мировую шахматную доску своей аннексией Крыма и войной с Украиной, то 2015 год оказался годом мучительных – и пока безнадежных – размышлений – как сохранить хотя бы какую-то устойчивость в мире, в котором правила игры стали относительными. Запад в уходящем году продолжал искать утерянную траекторию и пытался справиться с собственной дисфункциональностью, не имея сил и отваги на реформирование старой модели, которая давно уже не отвечает новым вызовам. США под лидерством Обамы, не имея сил выбраться из своего «иракского синдрома», все еще пытались избавиться от мировой ответственности, что начало восприниматься как признание нежелания играть глобальную роль. Европейский союз выглядел безнадежно парализованным и Германии пришлось, хотя нехотя и со скрипом, взвалить на себя роль европейского гегемона. Но вначале «grexit» и кризис евро, а затем волна беженцев и, наконец, угроза «Brexit», то есть бегства Великобритании из ЕС – все это создает впечатление, что Европейский союз с трудом доковылял до конца этого года, едва не потеряв шенгенскую зону. Либеральная демократия в глобальном масштабе продолжала утрачивать драйв, что нашло отражение в ослаблении привлекательности демократических идей, неустойчивости новых демократий и усилении глобального авторитаризма. Антилиберальный «Интернационал» в лице России, Китая, Ирана, Венесуэлы продолжал свои попытки заполнить возникший глобальный вакуум и прощупать на прочность позиции Запада. Одновременно продолжился процесс загнивания международной системы управления (ООН вместе с Совбезом, парализованным правом вето основных членов с несовместимыми интересами), которая уже не способна быть гарантом мирового статус-кво.
В.В.: А как в данном контексте выглядят позиции России?
Л.Ш.: На этом безрадостном международном фоне, который некоторые начали называть «глобальным беспорядком» (global disorder), мы видим все более очевидные признаки агонии Российской системы самодержавия. Эта система уже не может не только обеспечивать развитие общества, но и гарантировать его стабильность. В 1991 году распад СССР в мирное время при отсутствии серьезных внешних и внутренних угроз (уникальная ситуация в мировой истории) ознаменовал собой переход самодержавия к стадии открытой агонии, которую многие тогда восприняли как этап либеральной трансформации. В реальности это была попытка самодержавия продлить себе жизнь за счет сброса старого государства – весьма остроумная комбинация! В 2014 году произошло не менее, а, может быть, и еще более важное событие: система самодержавия перешла из мирного в военное время при попытке Украины сойти с российской орбиты и выбрать европейский вектор. Впрочем, Украина стала толчком того, что произошло бы неизбежно рано или поздно. Переход самодержавия к милитаристско-патриотической легитимации означает новую стадию агонии системы, которая связана с исчерпанием ресурсов имитации либеральной демократии и возможностей мирного времени (а также с пониманием внутри Кремля готовности Запада ответить на российский ревизионизм). Новый этап упадка самодержавия находит отражение в том, что оно использует внешнюю политику в качестве своего основного ресурса, и это окажет влияние на состояние не только постсоветского пространства, но и на глобальную сцену. Не исключено, что борьба самодержавия за жизнь, которая уже вызвала войну в Украине, «сирийский гамбит» и конфронтацию с Турцией, станет основным вызовом 21 века. Причем российское вмешательство в Сирии, где у России нет прямых национально-государственных интересов, уже является свидетельством того, что агония единовластия приобретает глобальные последствия.
В.В.: Каковы, на ваш взгляд, перспективы урегулирования украинского кризиса?
Л.Ш.: Договоренности «Минск-2» между Германией, Францией, Россией и Украиной относительно мирного урегулирования в Украине стали тестом на способность Запада к роли международного регулятора в ситуации слабости международной системы управления и его готовности к компромиссам с самодержавной Россией. Сам факт признания западными переговорщиками России – участника конфликта – в качестве одного их модераторов мирного процесса свидетельствует о согласии Запада на геополитический релятивизм, то есть их готовность к компромиссам по поводу принципов и норм. Этот релятивизм не только не позволяет найти выход из конфликта вокруг Украины, но и облегчает для «Антилиберального Интернационала» возможность своей интерпретации мировых правил и «растворение» границ между несовместимыми принципами – войной и миром, силой и законом, суверенитетом и подчинением. Последнее означает переход мирового порядка к откровенному хаосу.
В.В.: Куда же движется Россия благодаря выбранному Кремлем курсу?
Л.Ш.: В самой России военно-патриотическая легитимация власти – через перевод реальных вызовов в имитацию внешних угроз – создала временную подушку безопасности для власти. Но ее ресурс ограничен – и в силу отсутствия недостаточной убедительности предложенной идеи «врага», и в силу формирования в России общества потребителей, которые не готовы жертвовать своими образом жизни во имя защиты от сомнительных врагов. Еще важнее то, что российский класс рантье, лично интегрированный в западную систему потребления и в западное общество, не хочет жить в парадигме военного времени. Существенно и то, что репрессивная система, которая приобрела вкус к владению собственностью, больше не готова защищать систему так, как это она делала в советские времена. Все более очевидным становится претворение в жизнь закона самоподрыва: действия власти начинают раскачивать саму систему. Скажем, неготовность Кремля отказаться от вызвавшего возмущение дальнобойщиков денежного сбора «Платон» подрывает традиционную электоральную базу Путина. Ликвидация всех легитимных каналов выявление интересов общества ведет к тому, что улица оказывается единственным инструментом давления на власть. Особая ирония состоит в том, какие силы сегодня работают на ослабление системы самодержавия, а какие – на поддержку ее дыхания и жизни. Так, силовые структуры с их коррупционной составляющей (смотри журналистское расследование бизнесактивности семьи генпрокурора Чайки) и с их стремлением к монополизации все более ограниченных ресурсов начинают работать против устойчивости системы. В то же время мы видим, как основной силой, которая сегодня обеспечивает выживаемость самодержавия являются системные либералы в правительстве, которые обеспечивают макроэкономическую и финансовую стабильность государства, таким образом поддерживая систему на плаву. Более того, сам факт наличия во власти либералов, которые работают на поддержку самодержавия, ограничивают, и существенно, возможность возникновения в обществе либеральной альтернативы персоналистской власти. 2015 год не привел и не мог привести к решительным поворотам и выходу из прострации, только усилив впечатление тупиковости ситуации. Но позитив этого года хотя бы в том, что он обострил ощущение вызовов и потребность в новых ответах.
