Комментаторы итогов президентских выборов в Молдове, на которых проевропейский кандидат Майя Санду одержала победу над пророссийским главой государства Игорем Додоном, как правило, рассуждают о вызовах, которые стоят перед новым руководителем страны. Об экономических проблемах, ситуации с Приднестровьем, взаимоотношениях с Россией, Украиной и Румынией. Итоги выборов по регионам Молдовы интересуют разве что местных наблюдателей. И это закономерно. Молдова – маленькая страна и то, что в Бельцах победил Игорь Додон, а в Орхее – Майя Санду, вряд ли кого-то может всерьез заинтересовать за ее пределами.
Тем не менее, в Молдове есть регион, итоги голосования в котором должны были бы со всем вниманием восприняты в Украине. Этот регион – автономное территориальное образование (АТО) Гагаузия. Единственная на данный момент территория на всем постсоветском пространстве, которую удалось «возвратить» в состав государства, о выходе из которого она успела заявить. Единственный пример мирного решения территориального и этнического конфликта. И каков же результат?
Сейчас уже мало кто помнит, что в начале 90-х годов на территории Молдовы было сразу два самопровозглашенных образования – существующая до сих пор Приднестровская Молдавская Республика и преобразованная затем в автономию Республика Гагаузия. Причем у Гагаузии, на первый взгляд, было куда больше оснований для обособления, чем у Приднестровья. На левом берегу Днестра жили люди разных национальностей и противостояние с Кишиневом объяснялось прежде всего идеологическими мотивами: не случайно руководство ПМР с энтузиазмом поддержало ГКЧП и в случае победы путчистов, вне всякого сомнения, было бы готово к исчезновению своей дутой «республики». А вот руководители местных органов власти, провозгласивших Гагаузию, говорили об ущемленных правах гагаузского этноса, об угрозах, которые возникли для маленького народа.
При этом нужно понимать, что оба образования были конструктами Кремля, а их «крестным отцом» – председатель Верховного Совета СССР Анатолий Лукьянов. Этот зловещий человек, подлинная дестабилизирующая роль которого в истории новых независимых государств так и не получила должной оценки, был автором концепции давления на республики, которые начали заявлять о своем суверенитете.
К Молдове был особый счет. И вот почему. Если сторонники независимости Грузии вынуждены были апеллировать к далеким 20-м годам, когда страна была оккупирована Красной Армией, то в Кишиневе, как и в столицах стран Балтии, заявили о непризнании пакта Молотова-Риббентропа, в свою очередь, осужденного съездом народных депутатов СССР. То есть получалось, что в полемике с Молдовой о ее выходе из СССР (и даже, как тогда многие думали, о присоединении к Румынии) у Кремля не было никаких правовых оснований. Оставалось только напоминать, что не вся территория республики вошла в ее состав после раздела Европы между Гитлером и Сталиным. Ведь приднестровский регион был частью разделенной между Молдавской ССР и Украинской ССР Молдавской АССР, территория которой до появления МССР входила в состав УССР и была плацдармом для давления (или возможного наступления) на Румынию.
Ну и, конечно, в случае выхода из Советского Союза моментально обострялся национальный вопрос. Для Грузии это был вопрос Абхазии и Южной Осетии, для России – Татарстана, Башкирии и Чечено-Ингушетии, а для Молдовы – Гагаузии, скроенной из нескольких сельских районов с компактным проживанием гагаузского населения. К тому же появление Гагаузии было дополнительным доказательством того, что даже такое слабое и не способное к сопротивлению республиканским правоохранительным органам образование может существовать, если ему помогут. Когда в Кишиневе попытались ликвидировать провозглашенную автономию и привлечь к ответственности ее инициаторам, на помощь пришли внутренние войска МВД СССР, армия и…приднестровские добровольцы. И уже под их защитой была провозглашена независимая Гагаузская Республика.
Однако, когда Советский Союз рухнул, Гагаузия оказалась в более уязвимом положении, чем другие конструкты Кремля. Как и ПМР, она не имела границ с Россией, к тому же на ее территории, в отличие от Приднестровья, не находились значительные силы российской армии. Но самое главное – гагаузы не жили компактно, а население других национальностей было равнодушно к идее независимой Гагаузской Республики. Договоренности с Кишиневом позволяли создать не географически, но политически и этнически целостное «государство гагаузов», но на правах автономии – и действительно, сейчас в АТО Гагаузия проживает 86 процентов этнических гагаузов. Ну и в конфликте с Гагаузией – в отличие от спровоцированного уже новым, ельцинским Кремлем конфликта в Приднестровье – не пролилась кровь.
Так территория бывшей самопровозглашенной Гагаузской Республики стала автономией в составе Молдовы. Но насколько она интегрировалась в республику?
Чтобы ответить на этот вопрос, стоит посмотреть на результаты последних президентских выборов. 95 процентов избирателей АТО Гагаузия – это отдельный избирательный округ – проголосовали за Игоря Додона. Для сравнения замечу, что среди приднестровских избирателей, которых специально привозили на участки на свободной территории Молдовы с понятной целью, у Додона оказалось меньше сторонников – 85 процентов. И это далеко не вся правда об электоральных предпочтениях гагаузских избирателей. Когда в Молдове взяли курс на европейскую интеграцию, власти автономии провели референдум о вступлении Молдовы в Евразийский экономический союз – разумеется, проголосовало подавляющее большинство избирателей. Понятно, что при этом авторитетом в республике пользуются пророссийские политические силы: глава автономии Ирина Влах – бывшая коммунистка.
Но как может быть иначе, если гагаузы уверены, что именно дружба с Москвой гарантирует им сохранение идентичности. Можно объяснять, что это ложь, что именно в ЕС думают о поддержке национальных меньшинств, а в России нерусские народы русифицируют и лишают родного языка и культуры, но только как гагаузы об этом узнают? Родной язык большинства жителей автономии – русский, при этом русификация продолжается и все последние десятилетия. Румынский знают далеко не все, родной гагаузский язык, для возрождения которого, вроде бы, и создавалась республика и автономия, остается языком старшего поколения. Русский популярен еще и потому, что большая часть жителей автономии отправляется на заработки не в ЕС, как большинство молдаван, а в Россию.
И на этом фоне поддержка Турции (гагаузы – тюркский субэтнос православного вероисповедания) не может перевесить российского влияния потому что направлена именно на поддержку той самой гагаузской идентичности, которая остается чуждой большинству жителей автономии, как многим жителям востока и юга Украины – пусть даже этническим украинцам – остается чуждой украинская идентичность. Добавим к этому монопольное влияние Московского патриархата и практически полное отсутствие Румынской православной церкви – и картина готова: АТО Гагаузия остается частью кремлевского, а вовсе не гагаузского или тюркского мира на молдавской земле. А если учесть, что в глава Гагаузии по должности является членом правительства Молдовы, то это означает, что в кабинете министров всегда будет человек, способный поделиться с Москвой любыми намерениями Кишинева.
Можно ли экстраполировать гагаузскую историю на Донбасс? Очевидно. Сегодня конфликт на Донбассе превращается Кремлем из карабахского конфликта с вечными обстрелами и нестабильностью на линии соприкосновения в этакое Приднестровье – и я не удивлюсь, если мы доживем до дня, когда избирателей из региона будут массово свозить куда-нибудь в Краматорск, чтобы они проголосовали за одобренного Кремлем кандидата на пост президента Украины. Но при критическом ослаблении России Донбасс может превратиться в Гагаузию – благо, правовые основания для этого есть в Минских соглашениях и наши западные партнеры с радостью нам о них напомнят. А при совсем уж критическом ослаблении России в Гагаузию легко превратится Крым.
И вот что мы получим: территориальная целостность страны будет восстановлена, но мы будем иметь два фактически обособленных в политическом и культурном отношении региона, ориентированных на союз с Россией – какой бы эта Россия не была. Если настроения жителей украинского юго-востока к тому времени не изменятся, если не произойдет подлинной украинизации, темпы которой значительно замедлились после популистского триумфа в 2019 году, то мы получим если не стойкое большинство, то по крайней мере, половину страны и ее электората, настроенную в пользу Москвы и в этой ситуации нас сможет спасти только демократизация и вестернизация уже самой России.
При этом нужно понимать, что украинский восток все равно останется оплотом консерватизма и центр «русского мира» просто переместится в Донецк, который станет магнитом для разгромленных у себя на родине сталинистов и путинистов. И уже украинским государственникам понадобится помощь Кремля в противостоянии этому «автономному» злу. И до его преодоления Украина так и будет находиться в положении севшего на мель корабля.
Но этот исход, повторюсь, ожидает нас только в самом лучшем случае. Если Кремль сохранит силу, Донбасс и Крым он нам, разумеется, не отдаст – и будет стараться держать Украину на мели с помощью военных конфликтов, дестабилизации, договоренностей с олигархами и прочих классических инструментов. И тут уже от нас зависит, сможем ли мы сняться с якоря и уплыть подальше от Москвы. Как это ни парадоксально звучит, но до восстановления территориальной целостности у нас куда больше шансов, чем после этого восстановления. Гагаузия – хороший пример, но это очень небольшой регион с очень небольшим количеством населения даже для Молдовы. А вот если бы Кремль сейчас поступился Приднестровьем, никакая Майя Санду даже и мечтать не могла бы о победе на выборах президента страны, а проевропейские силы оказались бы в роли маргинальной оппозиции в парламенте страны и только следили бы за вечной борьбой разнообразных «пятых колонн» Москвы.
