Он родился в 1924 году в городе Горьком, так тогда назывался Нижний Новгород, был поздним ребёнком у матери, в шесть лет потерял отца. Когда ещё через несколько лет умер отчим, Женя стал добытчиком в семье, устроился помощником слесаря на местный завод «Красная Этна». Однако школу не бросал, а после занятий еще и играл в небольшом джазовом ансамбле на барабанах. В 1942 году поступить в Горьковское театральное училище ему помешала мать. Вцепилась намертво и сделала всё, чтобы документы Жени не попали в приёмную комиссию театрального училища.
По вечерам их джаз-бэнд иногда выступал в кино перед сеансом или между ними. Свидетели говорили, что играл Евстигнеев виртуозно и держался очень артистично. Барабанщик сопровождал отдельные доли своих партий такими яркими мимическими выкрутасами, что люди собирались их не только послушать, но ещё и смотреть. Среди сидящих в зале однажды оказался директор Горьковского театрального училища Виталий Лебский. После мини-выступления он подошёл к Евстигнееву и спросил, не хочет ли юноша попробовать себя в драматическом театре. «Не знаю», – простодушно ответил тот, но по оставленному адресу через пару дней всё-таки явился. Держал экзамен прямо в кабинете директора и был зачислен на первый курс.
По окончании театрального училища его распределили во Владимирский областной драматический. Поселили в общежитии, которое занимало территорию бывшего овощехранилища, в полуподвальном помещении. Под зарешеченными окнами над их головами шаркали башмаки прохожих – больше ничего не было видно на улице. Две кровати, стол и маленький радиоприёмник в углу – он делил свою комнату с актёром Владимиром Кашпуром. Евстигнеев сыграл с десяток ролей во Владимирском областном, репертуар которого содержал и Гоголя, и Чехова, и Шекспира, но каждый раз кольчужка оказывалась маловата. Шекспир в провинции не звучит. За первые три года профессиональной карьеры из мечты Москва превратилась в стратегию, и в 1954 году Евстигнеев появился на прослушивании в школе-студии МХАТ.
Подготовил отрывок, конечно же, из Шекспира. Вышел, расправил плечи, взял воздух и начал очень хорошо: «Римляне, сограждане, друзья!» А потом запнулся и вдруг сказал: «Извините, забыл...» Монолог Брута собравшаяся комиссия так и не услышала, но в школу-студию МХАТ Евстигнеев был зачислен сразу на второй курс. Причём о зачислении распорядился сам ректор Радомысленский – «папа Веня», как называли его студенты. Впоследствии тексты Евстигнеев забывал довольно часто, это было его слабое место, но публика с восторгом принимала не только то, что он помнил, но и то, как он это подавал.
В 1955-м мхатовские студенты Галина Волчек, Олег Ефремов, Игорь Кваша и Евгений Евстигнеев организовали «Студию молодых актеров», ставшую впоследствии базой театра «Современник». Для читок, репетиций и обсуждений собирались на квартире у идеолога нового театра Виталия Виленкина в Курсовом переулке, затем переместились на сцену филиала МХАТа на улице Москвина. Во времена, когда Евстигнеев и Галина Волчек уже поженились, «современники» иногда собирались у них. Он репетировал роль Абрама Шварца в спектакле по пьесе Галича «Матросская тишина». Однако этот спектакль показали лишь один раз в клубе газеты «Правда», после чего запретили. В 1960-м Евстигнеев сыграл в «Голом короле» по пьесе Евгения Шварца, и вот тогда его театральный успех зацвёл красиво и обильно.
«Лысый, с длинным ногтем на мизинце, одет в бостоновый костюм лилового цвета на вырост, с жилеткой поверх “бобочки” – летней трикотажной рубашки с коротким рукавом, у воротника поверх “молнии” величаво прикреплялся крепдешиновый галстук-бабочка. Таким явился Женя в мой дом», – описывала позже Галина Волчек Евстигнеева времён начала их отношений. Безмерно талантливый и где нужно утончённый на сцене – в быту он был изрядно диковат. Иногда Волчек приходилось заглядывать в словарь – суп со сметаной он называл «белёный», а туалетное мыло «духовым». В 1961 году у молодых родился сын Денис – в будущем талантливый оператор, снявший «Такси-блюз» и «Луна-парк», и режиссер фильмов «Лимита», «Мама» и «Займемся любовью». Няня Дениса, жившая в их доме, часто глядела на Евстигнеева-старшего и восклицала: «Не стыдно ему лысым ходить? Хоть бы шапчонку какую надел!» О лысину Евстигнеева, которая, по словам Гафта, могла жить отдельно от хозяина, спотыкались многие. Она в том числе смущала отца его жены – Бориса Волчека, прославленного советского оператора-постановщика, режиссёра, к тому моменту лауреата аж целых трёх Сталинских премий. Отношения с новой семьей начали налаживаться только после того, как молодые перебрались на съёмную квартиру, а может быть, после того, как Евстигнеев в 1960 году вступил в КПСС. От лысины ему в любом случае было не избавиться, а партию он, как выяснилось, любил искренне и сильно горевал впоследствии по её финалу. В начале 60-х Борис Волчек приглашал зятя к себе на роль второго плана в фильм «Сотрудник ЧК». Но золотым пропуском во всемирный зал славы стала, разумеется, совсем другая работа Евстигнеева. И судьба этому фильму многого изначально не обещала.
«Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещен» – дипломный фильм выпускника ВГИК Элема Климова. Подобные вещи ещё до начала подготовки работы необходимо показывать руководителю учебного заведения. Сценарием горел молодой режиссёр, но тогдашнему руководителю ВГИК Александру Горшеву он не нравился совсем. Чтобы добиться запрета на съёмку, как позже узнал Климов, он ходил и в отдел культуры ЦК, и в Госкино. На роль товарища Дынина – начальника пионерского лагеря – Климов жаждал видеть только Евгения Евстигнеева, но его кандидатуру не одобрял какой-то там очередной комитет. Формально никакой крамолы в сценарии не было: история про пионерский лагерь – что может быть невинней? Что тут можно запрещать?! Худо-бедно сценарий Климову отстоять удалось, а вот исполнителя главной роли спасли Алов и Наумов, у которых Евстигнеев снимался позже.
Работали с лета 1963 года. Снимали в детских пионерских лагерях Краснодарского края, Тульской области – основная часть съёмок прошла в Ростове-на-Дону. В массовке участвовала реальная малышня из пионеров – ассистенты бегали по улицам, пионервожатых привлекали для сбора детей на кастинги. Съёмки продолжались четыре с половиной месяца и бурно обсуждались за пределами студии. Несколько раз появлялся запрет на их продолжение, но забравшись со съёмочной группой далеко от Москвы, создатели просто игнорировали информацию – что называется, на дурачка. Монтировали и озвучивали фильм полулегально. После первых черновых просмотров по «Мосфильму» поползли слухи, что снят «ух ты какой фильм»! Сказали бы они это членам худсовета и редколлегии в Госкино!
В день демонстрации фильма в знаменитом зале в Малом Гнездниковском переулке – от предыстории, закончившейся плашкой «Так Костя Иночкин перешёл на нелегальное положение», и до самых финальных титров – меж членами редколлегии стояла гробовая тишина. Пару раз от силы кто-то в зале едва хихикнул. По окончании сеанса, когда дали свет, в такой же точно тишине зрители покидали помещение. И уже после, когда создатель в коридоре, обливаясь холодным потом, ожидал решения и курил, кто-то подошёл и полушёпотом сказал: «Потрясающе смешно, старик! Я обхохотался!»
Вслух представители редколлегии назвали кино злейшим, оскорбительным пасквилем на советскую действительность и самого Никиту Сергеевича Хрущёва. И от греха задвинули его подальше. Однако накануне Первомая в 1964 году кто-то всё же привёз на дачу Хрущёва копию фильма с запретной полки. Перед глазами Никиты Сергеевича, устроившегося поудобней в дачном кресле, на экране появились сначала Костя Иночкин, изгнанник и подпольный пионер, потом – человек-параграф товарищ Дынин, после – кадры, где на фоне растяжки с лозунгом «Дети – хозяева лагеря» юные скрипачи, освобождённые от дневного сна, выпиливают на смычковых инструментах что-то напоминающее репетицию «Сентиментального вальса» под палящим солнцем. Заговор, сплочение, голые попы в крапиве! Глядя такое кино, хорошо не быть членом редколлегии – Никита Сергеевич смеялся просто и от души. Ему понравилось даже про кукурузу на северном полюсе, а намёк про родственника Митрофановой он и не понял, может быть. После финальных титров он спросил: «А чего вы этот фильм держите? Смешно ведь, пускайте в прокат!»
Премьера «Добро пожаловать…» состоялась 9 октября 1964 года, а через пять дней генерального секретаря ЦК КПСС Никиту Сергеевича Хрущёва сняли с должности. И успех картины долгое время связывали с этим обстоятельством. Словно дело вовсе не в том, что в картине что ни план, то шедевр, что ни реплика, то образ, символ или легенда. Зритель фильм обласкал с первого взгляда, хотя в прокате на самом деле его и не афишировали особенно. Рядовые советские граждане и киношники полюбили бы его и заочно – уж очень всё там «смешно и похоже» вышло. Но главное – как любил повторять товарищ Дынин: «“Бодры” нужно говорить бодрее! А “веселы” как?» То-то!
Не случись Евстигнеев для театральной сцены и кино, мы обнаружили бы его на музыкальной, в каком-нибудь джаз-бэнде. Его биография тянет на сборник эссе, но в ней особенно видно, как сложности перед талантом расступаются, словно вода перед праведником. Были вина, боль, разочарование и прочее непоправимое – это известно, но на пути к реализации даже плотно заколоченные двери открывались, как по волшебству. В кино и театре он прожил ошеломительную жизнь, в личном – был трижды хорошим мужем и дважды прекрасным отцом.
В его биографии более пяти театров, под сотню ролей на сцене, почти полтораста в кино. Гафт рассказывал, что когда впервые увидел его, подумал, что увидел чудо, то же говорили Табаков и Хазанов. Если подробно рассматривать роль за ролью Евстигнеева, то в конце этого киномарафона вы обнаружите человека без лица – настолько он умел меняться. Вы решили, что знаете о нём в ролях всё, но вдруг появляется что-то упущенное, например, гротескный «Скверный анекдот» 1966 года, снятый Аловым и Наумовым. И вы понимаете, что не знали о Евстигнееве вообще ничего.
