Главное ожидание украинского избирателя – неизменно. Он ждет прекращения войны.
И дело вовсе не в том, что украинский обыватель мечтает о переносе столицы в Москву. Даже среди избирателей Виктора Медведчука каждый третий плохо относится к российскому президенту, а каждый пятый считает Россию агрессором и хочет в Евросоюз. Но при этом запрос на мир – остается.
Возможно, дело в самом характере этой войны.
Наш понятийный аппарат сформирован не нами. Его ковали книги и кинематограф – причем, и то и другое нам досталось в наследство от Советского Союза. Когда мы говорим о войне, оккупации и репрессиях, то вспоминаем всю ту киноклассику, что снята о первой половине прошлого века.
Что для нас война? Танковые клинья, сражения по сто тысяч солдат, “все для фронта, все для победы”, авианалеты и партизаны. Что для нас оккупация? Непременно танки, люди в черной форме, террор от первой до последней сцены, массовые расстрелы и пытки.
Советский кинематограф культивировал одну-единственную войну – Вторую мировую. В рамках которой полутонов не существовало, а потому не было и возможности для “компромисса”. Для человека, выросшего на подобном описании, война ведется с чем-то, что сулит тебе непременную гибель. За проигрыш непременно доведется расплачивать жизнью. Либо сразу после поражения – либо чуть позже в концлагере.
В такой войне противник инфернален и недоговороспособен. Борьба служит единственным залогом выживания. Ставка в этом противостоянии – твоя жизнь. Ты непременно ее лишишься, если проиграешь – а потому тебе некуда отступать.
Проблема только в том, что такие войны – это исключение, а не правило.
Большинство войн преследуют куда более утилитарные цели. Страны сражаются за зоны влияния и доступ к ресурсам. Войны начинают ради своей политической стабильности – или для чужой дестабилизации. Вариантов может быть очень много – и лишь небольшое число конфликтов сопровождается тотальным геноцидом местного населения.
Специфика любой «нетотальной» войны в том, что обыватель всегда получает возможность в ней не участвовать. Его персональное выживание не связано напрямую с исходом этой войны – и оттого он может позволить вариативность в оценках. И в этом подходе тоже нет ничего удивительного.
Достаточно вспомнить пирамиду Маслоу. Американский психолог делил потребности на пять уровней. В самом низу – физиологическое выживание. Следом – безопасность. Потом – социальные потребности. Четвертым ярусом шли самоуважение и признание, а венчала пирамиду потребность в самоактуализации и самовыражении. Принято считать, что движение вверх может быть только последовательным. Если вы добрались до верхних ярусов – значит, с предыдущими у вас все в порядке. Этой схеме исполнилось уже семьдесят лет, но она продолжает многое объяснять.
В тотальной войне ставка – твоя жизнь. Ты не можешь быть равнодушен – потому что от победы или поражения зависит сам факт твоего существования. Поражение сулит гибель – а такую цену не готов заплатить никто.
В любой другой войне ставка выглядит куда менее драматично. Советского гражданина вряд ли волновали геополитические расчеты вторжения в Афганистан. Американские пацифисты не понимали, зачем их сограждане гибнут во Вьетнаме. Британские граждане всерьез сомневались в необходимости воевать с Аргентиной за бесконечно далекие от них Фолкленды.
И в этом смысле Украина – не исключение. Потому что российское вторжение – при всей своей жестокости и аморальности – тоже имеет мало общего со Второй мировой. Кремль не ставит своей задачей физическое истребление жителей покоренных территорий. В его прицеле – война с идентичностью.
Москву вполне устроит, если украинцы согласятся с тем, что они – «часть триединого русского народа». Достаточно согласиться с российской версией истории, присягнуть на верность духовным скрепам и отказаться от любых претензий на суверенитет. Классическое предложение – признайте, что вы «русские» и получите всё, что накопила империя за последние столетия своего существования. Откажитесь от идентичности — и получите право на Чайковского, Пушкина, Лермонтова, Айвазовского. А вашу национальную культуру мы готовы сохранить на уровне фольклора. С обязательными шароварами и культом Переяславской рады.
И в этом смысле ставка в нынешней войне сосредоточена не вокруг нижних ярусов пирамиды Маслоу, а вокруг верхних. Война идет не за физическое выживание, а за вопросы, связанные с самоидентификацией и самоактуализацией.
Обыватель оказался перед сложным выбором. На одной чаше весов у него бытовой комфорт и расходы госбюджета, общая тревожность и риски для жизни в случае новой мобилизации. А на другой чаше весов лежат категории независимости и суверенитета, символический контур и национально-освободительная борьба. Первые категории понятны и ощутимы – поскольку касаются первых двух уровней пирамиды Маслоу. Вторые категории абстрактны и условны – потому что принадлежат к последним этажам этой же классификации. Тот, кто до них не добрался – вряд ли будет готов заранее согласиться с их значимостью.
Запрос на мир может быть отражением этой ситуации. В рамках которой обыватель отлично понимает, какими издержками сопровождается война. Но при этом он не вполне улавливает, что именно ему достанется по итогу победы. Классическая история про синицу в руках и журавля в небе. Которого, вдобавок, нужно еще суметь разглядеть.
И это принципиальный момент. Если повестку власти формирует социология, то руководство страны всегда будет сосредоточена на тактическом. Потому что сиюминутное не подразумевает стратегии. Смелость принимать непопулярные решения отличает политика от государственного деятеля. Потому что если нельзя, но очень хочется – то все равно нельзя.
Именно это делает демократии уязвимыми перед авторитарными режимам. Потому что российское руководство не зависит от настроений своих избирателей. Оно может позволить себе не оглядываться на чужие желания – и сосредоточиться на своих собственных. Оно может позволить себе не скупиться в выборе средств и методов – и растягивать войну против Украины на годы и миллиарды.
А украинское руководство каждый раз вынуждено сдавать один и тот же экзамен. На последовательность и дальновидность. На здравомыслие и ответственность. Потому что велик соблазн уступить сиюминутным желаниям – отправив в топку истории все то, что способно подарить стране шанс на будущее.
И тогда следующему поколению придется начинать все с нуля.
