Почему опросы ВЦИОМ мало о чем говорят. Как возможна социология в тоталитарной стране. «Социологический пароход»: Питирим Сорокин, Георгий Гурвич, Максим Ковалевский. Гарвардский проект: изучение тоталитарного человека вне тоталитарного государства. Социологическое вольнодумство: Борис Грушин, Юрий Левада, Андрей Здравомыслов. Новый погром социологии: социологические иноагенты Левада-центр и ЦНСИ
Генсек ЦК КПСС Юрий Андропов, выступая на пленуме ЦК КПСС 15 июня 1983 года, произнес поразившие своей внезапной честностью слова:
«Мы ещё до сих пор не изучили в должной степени общество, в котором живём и трудимся».
Многотысячная армия агитпропа разинула рот и застыла в растерянности, не понимая, куда девать этот непривычный тезис вождя, как его встроить в мраморный монолит приглаженных до полной бессмысленности словесных конструкций, образующих то, что называлось коммунистической идеологией.
Сказав, возможно, единственный раз в своей жизни правду, Андропов попал в одну из главных болевых точек советского, постсоветского и вообще любого общества, построенного на страхе и насилии. Страхом и насилием можно добиться покорности, но в таком состоянии человек закрывается как моллюск в раковине. А когда эта раковина вдруг открывается возможны любые сюрпризы. Такие сюрпризы устроили своим диктаторам внезапно «раскрывшиеся» народы, например Румынии и Ливии, еще вчера демонстрировавшие 100% поддержку Чаушеску и Каддафи , а сегодня с тем же единодушием поддержавшие их казнь.
Сегодня и российская пропаганда и оппозиция ссылаются на данные опросов ВЦИОМ, свидетельствующих о высоком уровне поддержки президента РФ и проводимой им спецоперации Z.По данным ВЦИОМ на 5 апреля, одобряют деятельность президента России 78% граждан, не одобряют — 13%. Поддерживают решение о проведении специальной военной операции 74% россиян (6.IV), не поддерживают 17%, каждый десятый затруднился с ответом (9%). О своем доверии Российской армии, по данным на 31 марта, сообщили 89% опрошенных, скорее не доверяют армии 8%.
Эти данные служат источником оптимизма для государственной пропаганды и вгоняют в депрессию оппозиционеров. В действительности оснований ни для того, ни для другого нет. Как выглядит социологический опрос в тоталитарной стране, где за «неправильное» слово можно получить наказание в диапазоне от штрафа до 15 лет тюрьмы? В случае телефонного опроса число отказов принимать в нем участие достигает 90%, в случае поквартирного анкетирования доля «отказников» чуть ниже – до 70%. Среди оставшихся весьма велика доля тех, кто дает тот ответ, который по мнению респондента ждет от него интервьюер, воспринимаемый как представитель государства.
Процесс познания имеет определенные границы, причем в каждой сфере они имеют свой специфический характер. Свое сопротивление познаваемого материала.
Например, в квантовой механике такую границу создает принцип неопределённости Гейзенберга устанавливающий предел точности одновременного определения пары характеристик частицы, например, координаты и импульса. То есть, чем точнее измеряется одна характеристика частицы, тем менее точно можно измерить вторую.
Социология сталкивается с таким «сопротивляющимся» материалом, когда пытается проводить исследования тоталитарного общества, и в частности изучать такое явление как «тоталитарный человек».
Причем, «сопротивление» оказывает как тоталитарная система государства, отторгающая социологию, чувствуя в ней опасность для своего существования, так и тоталитарный человек.
СОЦИОЛОГИЧЕСКИЙ ПАРОХОД
Первое время после октябрьского переворота судьба отечественной социологии складывалась относительно благоприятно. Сначала даже наблюдался теоретический рост этой науки, шел процесс институционализации социологического знания.
В октябре 1918 года был организован Социобиблиографический институт, имевший целью популяризацию социологических знаний. В следующем, 1919 году Социобиблиографический институт, после привлечения в свой состав К.М.Тахтарева, Н.Л.Гредескула и П.А.Сорокина, трансформировался в Социологический институт, который уже перешел от популяризации социологии к проведению самостоятельных исследований. Социология была введена в качестве обязательного предмета преподавания не только в вузах, но и в средних школах страны. В январе 1919 г. на общеобразовательном факультете Петроградского государственного университета была создана первая в стране кафедра социологии, руководителем которой с 1920 г. стал Питирим Сорокин. В этом же году возобновило свою деятельность Российское социологическое общество им. М.М.Ковалевского, председателем которого стал Н.И.Кареев. Никакого «социологического парохода» в первые годы после октябрьского переворота на горизонте не наблюдалось. Косвенным показателем лояльного отношения новой власти к социологии может служить статья Ленина «Статистика и социология», написанная в 1917 году.
Перелом наступил когда коммунистическая утопия стала воплощаться в жизнь и жизнь стала оказывать этой утопии отчаянное сопротивление. А поскольку социология стремилась максимально достоверно отражать жизнь, служить ее зеркалом, одновременное существование в одной стране социологов и специалистов по коммунистической утопии стало невозможным. Коммунистическая утопия стала институциализироваться. В 1921 г. в Москве, по инициативе В.И.Ленина, был создан Институт красной профессуры для подготовки преподавателей-марксистов высшей квалификации. А социология, как наука, не разделяющая положения догматиков марксизма-ленинизма, с 1921-1922 учебного года была исключена из учебных программ.
Пришло время социологического парохода, а точнее отдельной социологической палубы на большом философском пароходе. В 1922 г., за открытую критику экономической и социальной политики советской власти, да и просто за деятельность, не вписывающуюся в каноны марксистко-ленинского учения, из России было изгнано около 160 выдающихся деятелей науки и культуры. В их числе – Питирим Сорокин, выдающийся социолог, один из основоположников теорий социальной стратификации и социальной мобильности, будущий президент Американской социологической ассоциации и Георгий Гурвич ставший в дальнейшем знаковой фигурой франкоязычной социологии, возглавивший кафедру социологии Сорбонны, создавший Центр социсследований и руководивший ведущими социологическими журналами во Франции.
Могильной плитой российской социологии стал сталинский «Краткий курс истории ВКП(б)». Единственными науками, изучающими общество был объявлены истмат и научный коммунизм, а социология была объявлена буржуазной лженаукой, не только не совместимой с марксизмом, но и враждебной ему. Судьба социологии была, пожалуй, еще более трагична, чем судьбы генетики и кибернетики. Любые попытки исследовать общество пресекались на корню, поскольку представляли собой реальную угрозу коммунистическому мифу.
Гарвардский проект
Итак: никакого исследования тоталитарного общества и тоталитарного человека социологическими методами не бывает. Единственный шанс социологического изучения тоталитарного человека наступает, если удается вырвать его из тоталитарного общества, избавить его от страха. Этот шанс был использован организаторами Гарвардского проекта опросившими несколько тысяч советских граждан, угнанных в германский плен и оказавшихся после Второй мировой войны в западной зоне оккупации.
Это был проект интервьюирования беженцев — политико-социологическое исследование советского общества, проведённое образованным в 1948 году Центром русских исследований Гарвардского университета в начале 1950-х годов при финансировании ВВС США.
В ходе выполнения проекта проводились два типа опросов:
1. биографические опросы, в которых собирались общесоциологические данные;
2. специализированные опросы, в которых собирались «социоантропологические» данные в области экономических и семейных отношений, социальной стратификации и системы властных отношений и тому подобные.
Поскольку опросы проводились на территории Западной Германии, Австрии и США, респонденты оказались вырванными из-под гнета цензуры, извлечены из тоталитарного общества, что давало возможность относиться с доверием к результатам исследования.
А результаты оказались неожиданными для американцев.
Вывод №1: Советские беженцы и эмигранты, которые не собирались возвращаться в СССР, признавали советскую систему легитимной, а власть – крепкой и законной. В числе принимаемых позитивно характеристик советской власти были в том числе государственная собственность на средства производства, плановая экономика, автократическая внутренняя и внешняя политика. Террор не нравился, но мало кто видел его связь с базовыми характеристиками системы.
Вывод №2. Полное отсутствие потребностей в свободах и правах человека, в верховенстве права. Самые смелые пожелания касались появления «доброго вождя».
Вывод №3. Кардинальное отличие советских граждан от жителей стран Запада – в полной неосведомленности о состоянии социальной политики собственной страны, в том числе структуре распределения государственных денег. Причина очевидна – полная невозможность влиять на политику делает людей нелюботытными. Зачем знания, которые в принципе невозможно применить.
Вывод №4. Режим не пытался снижать неудовлетворенность граждан системой, но в зародыше подавлял открытую нелояльность. То есть, допускалось двоемыслие и разномыслие, но только до тех пределов, за которыми эти явления могли бы конвертироваться в действия.
Это был единственный опыт масштабного исследования тоталитарного человека.
Социологическое вольнодумство: Борис Грушин, Юрий Левада, Андрей Здравомыслов.
Как только после смерти Сталина и 20-го съезда бетонный панцирь тоталитаризма дал трещину, в нее тут же стали пробиваться ростки возрождающейся социологии.
Фактическое возрождение социологии в СССР началось с конференции Международного института социологии по проблемам мирного сосуществования, которая проходила в Москве в 1956 году. Именно тогда собравшиеся ученые заставили руководство Академии наук СССР задуматься о том, что существует общественная наука, отличная от философии марксизма и научного коммунизма. Затем последовало приглашение советских ученых на III Всемирный социологический конгресс в Амстердам и в августе 1956 г. состоялась сама поездка.
Одним из первых реальных исследований советского общества стал проект ленинградских социологов Здравомыслова и Ядова «Человек и его работа» (1967 год), ставший советской социологической классикой. В итоге исследователи получили вывод, который по сегодняшним меркам звучит до пошлости банально, а тогда стал революционным вызовом господствующей идеологии. Оказалось, что советские люди относятся к труду не как велит КПСС («труд есть дело чести, доблести и геройства»), а как к средству для поддержания штанов, пропитания и жизни в целом.
Коммунистическая идеология сопротивлялась подобным поползновениям. Вскоре последовал первый послесталинский социологический погром. Погром был связан с курсом лекций Юрия Левады после того как Юрий Александрович издал в виде двух книжек лекции, которые, по мнению его критиков, претендовали на теоретическое переосмысление марксизма. И очень скоро это вызвало скандал. За «идеологические ошибки в лекциях» Левада был лишён звания профессора. Институт конкретных социальных исследований (ИКСИ АН СССР), где Юрий Левада заведовал сектором теории и методологии и возглавлял партбюро, был подвергнут тотальной политической чистке.
«Дело Левады» обсуждалось на самых верхах советской номенклатурной иерархии. Всемогущий первый секретарь МГК КПСС В. В. Гришин докладывал в ЦК о лекциях Ю. А. Левады: «Лекции не базируются на основополагающей теории и методологии марксистско-ленинской социологии — историческом и диалектическом материализме. В них отсутствует классовый, партийный подход к раскрытию явлений советской действительности, не освещается роль классов и классовой борьбы как решающей силы развития общества, не нашли должного отражения существенные аспекты идеологической борьбы, отсутствует критика буржуазных социологических теорий».
Новый погром социологии: социологические иноагенты Левада-центр и ЦНСИ
В советской и постсоветской социологии был краткий период, исторический миг, когда социологи получили возможность изучать общество без разрушительного сопротивления властей. Это период с 1988 по 2003 год. Его нельзя назвать безоблачным. Посреди российской социологии, во главе социологического факультета МГУ был поставлен кошмар в виде декана Добренькова, адепта «православной социологии». Как грибы вырастали «социологические» центры, проводившие «формирующие» заказные опросы. И, тем не менее, многие социологи успели что-то рассмотреть в российском постсоветском обществе. В первую очередь это касается все того же Левады, который с 1988 по 2003 год работая во ВЦИОМе (с 1992 года его руководителем) провел масштабное исследование под названием «Человек советский». В ходе этого исследования были выявлены многие черты советского и постсоветского человека: «приспособляемость», «терпение», «лукавство», «российское двоемыслие», «ограниченность в притязаниях». Но все это характеристики человека «посттоталитарного». То есть, того, который не боится опросов. Не воспринимает социолога как «гражданина майора».
Как только в России наступил новый тоталитаризм, из страны исчезла социология. В 2003 году Леваду на посту руководителя ВЦИОМ сменил невежественный пиарщик Федоров. В 2016 году на Леваду-центр, куда перешла команда Юрия Александровича, был навешен ярлык иностранного агента. Недавно тот же ярлык Минюст налепил Центру независимых социологических исследований (ЦНСИ) из Санкт-Петербурга…
Кстати, есть хороший критерий, позволяющий отличить тоталитарное общество от авторитарного. В тоталитарном невозможна социология…
