Во Франции город Дижон возвращается к нормальной жизни после нескольких дней столкновений между представителями чеченской и магрибской общин. Старейшины и имамы договорились о «перемирии», а полиция провела первые обыски и задержания предполагаемых участников столкновений. Сергей Дмитриев побывал в дижонском квартале Грезий, в котором происходили столкновения, и встретился с представителями обеих общин, чтобы узнать причины и обстоятельства конфликта, а также выяснил мнение местных жителей и политиков.
Некогда столица герцогства Бургундского, ныне — небольшой тихий провинциальный город Дижон редко попадает в сводки новостей, хотя здесь есть свои неблагополучные районы, криминальные группировки и торговля наркотиками — темная сторона жизни любого города, от которой страдают добропорядочные горожане и с которой ведут вечный бой полиция и городские власти. На этой неделе им пришло неожиданное и незваное «подкрепление» в лице нескольких сотен чеченцев.
Подкрепление прибыло в город колонной машин — по разным данным, от 100 до 500. Три дня — с пятницы по воскресенье — продолжалась демонстрация силы чеченцев, еще три дня — с воскресенья до вторника — свою мощь и имеющийся арсенал боеприпасов показывали представители местной арабской общины. Все закончилось введением в город сил специального назначения и «перемирием», заключенным старейшинами при посредничестве имамов с обеих сторон.
От толпы чеченцев, съехавшейся в город в конце недели, в среду вечером осталось всего несколько человек — трое старейшин и несколько молодых людей из местных. Мы встретились в алжирской кебабной, куда все зашли поужинать перед тем, как последние гости, участвовавшие в «урегулировании конфликта», разъедутся по своим городам. Во время ужина и разговора у моих собеседников не смолкают телефоны — просьбы об интервью на русском, французском и чеченском не прекращаются уже несколько дней.
«Мы самые добрые». Что говорят чеченцы
— Хозяева вас нормально встретили? — интересуюсь я у десятка бородатых мужчин, занявших почти весь зал пустой привокзальной кебабной. Хозяева-алжирцы в это время быстро принимают заказы.
— Да! Никаких проблем, — отвечает Мурад. — Спросили только: «Чеченцы?» и поулыбались.
Мурад — один из местных дижонцев, во Франции живет уже 18 лет. Чеченская община Дижона немногочисленна — семей 15–20, рассказывает он. — Ну, задавай вопросы, а то мы уже устали за эти дни от интервью.
— Сообщения о примирении в мечети — это правда? Конфликт можно считать исчерпанным?
— Вчера было примирение в мечети. Все пришли к одному мнению. Ни у каких сторон нет обид на данный момент. Все урегулировалось.
— Как вы это организовали?
— Мы сказали им, что если вы не прекратите, то кровь может пролиться, и серьезная кровь может пролиться. Так что прекращайте заниматься ерундой и провоцировать народ. Потому что горячая молодежь может воспользоваться этим моментом и пойти на какой-то необдуманный поступок.
— И они согласились? Магрибинская община здесь намного больше, чем чеченская…
— Община побольше, но сила — дело не в количестве, а в качестве…
— А оружие у всех было?
— У их стороны было оружие. У нашей стороны ни у кого не было. Даже рогатки не было. Ну, наверное, был нож маленький в кармане, или отвертка, или дубинка… Многие ребята там на месте ветки с деревьев ломали. А так не было ничего, потому что люди приехали издалека. Кто будет по автобанам раскатывать с оружием? Конечно, нет.
— О чем еще договорились?
— Надо сделать так, чтобы в следующий раз, если вдруг будет какая-то провокация, то чтобы были люди с двух сторон, которые могли бы решить эту проблему, чтобы не произошло такое, что было здесь три-четыре дня тому назад. Избили молодого парня, лет 16 (отец пострадавшего рассказывал, что сыну — 19 лет — RFI). Три дня ни из какой общины — марокканской или алжирской — никто не пришел, не извинился, не сказал: «мы найдем [виновного] среди своих». Я думаю, каждая сторона должна находить виновных среди своих и наказывать. Нам надоело, что здесь во Франции творится уже сколько лет! Безнаказанность всегда. А так ситуация под контролем. Мы вчера в двух их районах были. И в Грезий были. Никаких проблем у нас пока нет.
— У нас отношения нормальные на данный момент со всеми. Соседи говорят, что недовольны другой стороной. Факт в том, что сегодня это произошло не из-за наркотиков или чего-то другого. А из-за того, что избили молодого парня, наставили пистолет, угрожали, что так будет с каждым. И это сообщение очень быстро разошлось по всей Франции, Европе — везде. В Россию оно даже дошло. Мне звонили и предлагали помощь. Мы, живущие в этом городе, наоборот, кричим, что не нужно приезжать сюда.
— А как москвичи могут помочь?
— Ну есть диаспора, могут помочь. Я не знаю как, но помощь предлагали. Но местные сказали, что нам помощь не нужна, мы это постараемся урегулировать сами, но люди не слушались, люди приезжали. Не знаю, может среди них и были люди, которых было невозможно контролировать.
— Почему так часто говорят про конфликт между чеченской и магрибской общиной?
— Не знаю, их, наверное, здесь много, у них со всеми проходит, а с нами не проходит. Мы не смотрим на количество. Мы не даем с нами никому шутить.
— До этого конфликта уже были какие-то проблемы во взаимоотношениях?
— У меня в этом городе никогда больше не было никаких проблем в отношениях. У меня очень много друзей с Африки, марокканцев очень много. Мой близкий друг — марокканец. У меня только хорошее впечатление об этих людях. Просто инцидент возник из ничего и надо было его остановить.
Мы не должны забывать, что мы здесь в гостях, мы все тут приезжие и, я думаю, все должны соблюдать законы этой страны. И если бы правительство и французские органы не давали бы возможность для этого беспредела, то ничего бы не произошло. У меня больше нечего сказать, спасибо вам большое, меня ждут.
***
53-летний Мухаммед Тимиргириев живет в соседнем с Дижоном городе Бон:
— Какая ваша роль в этом конфликте?
— Роль старейшины. Я никто, я гаражист. Но почему они меня слушают? Это не значит, что они меня боятся. Просто потому, что мой возраст — 53 года, и это уважение к моему возрасту. Как человек в возрасте, я охранял свою молодежь, чтобы не беспредельничали, не ломали, а бить — так чтобы культурно били.
— То есть бить можно?
— Бить нельзя, конечно, но, когда тебя бьют, не лежать же? Надо в два раза больше сдачу дать, и таким образом все прекращается. Если полиция не способна, власти не способны остановить наркодилеров… Но вообще у нас не война с наркодилерами, пусть хоть мать свою родную продают, нам дела до них нет. Пусть чеченцев не трогают, соотечественников моих не трогают — от самого маленького до самого старшего. Нас не трогают — мы не трогаем. Нас трогают — мы избиваем. Логика простая. Но избиваем только в том случае, если полиция ничего не делает.
— А вы обратились в полицию?
— В первую очередь. То есть не обратились, а они сами приехали и все видели, все знали, рядом стояли. (Полиция заявила, что не получала официальную жалобу от родственников избитого чеченского юноши).
Нас нельзя трогать, мы устали, мы сколько войн уже пережили. Мы — многострадальный народ. 400 лет воюем за свою независимость, а нам ее не дают. Всем пораздавали.
Я хочу, чтобы мои дети спокойно ходили в школу, чтобы никакой наркодилер их не трогал. Именно поэтому мы здесь, поэтому мы солидарны. Так же думает каждый чеченец, я надеюсь. Здесь было 520 машин. Я их не звал сюда.
— Вы говорите про закон, но, получается, в данном случае ваши законы и традиции ставятся выше французских?
— Нет, они не ставятся выше. Это солидарность. Покажите хоть один пример, где чеченец бы нарушил французский закон. Может, какие-то мелочи. Но большой пример?
— Я про монополию силы, которая, по идее, должна быть у государства. А вы говорите: «раз государство не справляется, то мы сами наведем порядок».
— Нет, мы здесь не для того, чтобы наводить порядок. Я уточняю: мы не говорим, что наведем порядок, я говорю, что мы не дадим трогать чеченцев.
— И восстановим справедливость?
— Да, но как мы восстанавливаем справедливость? Я пытался три дня связаться с авторитетными людьми с их стороны, я был в мечети, я разговаривал с президентом мечети, президентом какой-то Ассоциации. Мы то с ними договорились, но они не способны справиться со своими. Я сам разговаривал с молодежью и лично их просил — не ломайте ничего. Единственное наше нарушение было, что мы проехали на красный свет, просто потому что колонна длинная.
Мы не хотим тут устанавливать никакие законы, все законы установлены. У них есть свой уголовный кодекс, мы подчиняемся. Я 18 лет во Франции, открыл большую фирму, продаю покупаю машины — в Бельгии, в Германии. Я говорю на шести языках, я их выучил здесь во Франции, потому что приехал жить, а не воевать. А если бы я приехал воевать, мне было бы достаточно арабского языка, чтобы поехать в Сирию или Ирак, но мне это неинтересно.
Даже наша религия говорит: «если ты расписался за карт-сежур (вид на жительство — RFI), какой-либо страны, будь любезен, соблюдай их закон. Это религия». А я, как вы видите, глубоко верующий человек, и я призываю своих соотечественников соблюдать закон во Франции. Но [нельзя] ни в коем случае нас трогать. Даже если появляются нелюди среди моего народа, мы их накажем, или есть уголовное дело — то пусть сажают. Но не надо, чтобы арабы их избивали. Мы же никого не избиваем. Мы избили только тогда, когда они избили чеченцев.
— Все-таки вы избили?
— Ну… Похлопали так по голове грубо. Оружия не было. Никакого насилия не было. Они ему засунули в рот пистолет. Остановимся на этом: засунули в рот пистолет среди белого дня! Где полиция? Где люди, которые представляют закон? И дальше [говорят]: «передай чеченцам».
Мы туда приехали — мы муху не могли найти! Чтобы послушать, как дышит эта муха — не для того, чтобы убить эту муху! И как мы могли побить людей, если их там не было? Чтобы побить, надо их сначала найти. Мы стояли ровно час. Несколько людей там попали под руку. Но они стреляли в нас. Есть тысячи свидетелей. И клянусь Всевышним, чисто по-землячески, — они стреляли в нас. С угла машина бордовая «Форд Фиеста», поскольку я занимаюсь машинами, то память на это хорошая. И два ствола они вытащили и начали стрелять. Было четыре, кажется, выстрела.
— Они стреляли и кого-то ранили?
— Нет, они, наверное, в воздух стреляли, чтобы напугать. Если бы они по нам стреляли, они бы наверняка попали.
Да мы нарушили закон, приехали сюда. Но если бы мы не приперлись сюда толпами со всей Европы, сколько бы это продолжалось? Я ничего не имею от всего этого. У меня гараж закрыт, я плачу две тысячи евро в месяц только за аренду, я плачу 520 за ассюранс (страховку). Я ничего не продаю — с четверга у меня все закрыто. Я плевал на эти деньги, если где-то кровь проливается. Я видел столько крови. Вот наша цель. Я говорю не от себя, а от лица всех чеченцев.
— Как, по вашему мнению, это повлияло на имидж чеченцев во Франции?
— Мы не ищем имидж. Мы хотим спокойствие. Мне плевать на все это. Нам ничего не нужно. Журналисты говорят, что мы боремся за какую-то наркоточку. А у нас вообще в традиции, если знаете, у чеченцев — не то что наркотики — сигареты нельзя продавать! Это считается низкий бизнес. А наркотики у нас западло. В Чечне, если у нас есть кто-то, кто продает или употребляет, его выгоняют. Так что нам дела нет до наркотиков, до их точек. Мы все здесь работаем, никто на социальных пособиях не сидит.
— Вы привели в пример Чечню. Должно ли во Франции быть как в Чечне?
— Нам дела нет. Я, конечно, очень доволен, мне нравится, что в Чечне есть порядок. Но здесь есть другой закон. Здесь порядок наводит Макрон, там —Кадыров. Это две большие разницы. Сейчас мы не будем мешать. Наверное, Чечне очень далеко до Франции. Но, несмотря на это, наркотиков там нет, к счастью. Это тоже надо отметить. Это чья-то заслуга, и я очень благодарен за эту заслугу.
— Почему так часто новости о конфликтах между чеченцами и арабами во Франции?
— Проблема не в чеченской или магрибской общинах, а в бандитах. И у чеченцев могут быть бандиты. И у них могут быть. Я не буду мешать данную проблему с теми.
— Как вы думаете, есть ли у местных жителей какой-то страх от чеченцев?
— Нет. Почему? Наоборот, мы им помогли. Почему они в страхе сидят?
— Вы самые сильные здесь?
— Нет, мы самые добрые. Самые сильные — арабы. Были бы мы сильные, мы бы дома сидели и была бы у нас своя республика.
***
На прощание чеченцы приглашают прийти на манифестацию в субботу, которую выходцы из Чечни собирались провести в Париже, чтобы заявить о несогласии с клеветой французских властей в отношении представителей чеченской диаспоры. Однако префектура Парижа сначала согласовала акцию, но позже отозвала разрешение.
На следующий день полиция задержала шесть выходцев из Чечни в разных городах Франции. Имена задержанных не раскрываются. Одним из задержанных был Мухаммед. Однако нет подтверждения, что его задержание связано со столкновениями в Дижоне.
«Видели по телевизору». Что говорят местные жители
До «сложного» или «чувствительного» — как называет его местная пресса (sensible фр.) — квартала Грезий от дижонского вокзала — семь трамвайных остановок. На въезде — достаточно ухоженный, тихий спальный район, платановые и каштановые аллеи, слева — двухэтажные частные дома, справа — дешевые панельные пятиэтажки, очень похожие на социальное жилье. Ближе к центру квартала — здание местной мэрии, заброшенная бетонная коробка полицейского участка, муниципальный театр и католический приход Святой Бернадетты в модернистском стиле.
— Здесь находится Грезий? — уточняю у проходящего мимо мужчины.
— Да, это здесь, вы уже в нем.
— И это здесь были столкновения между чеченцами и арабами?
— Это я не знаю, ничего такого не видел.
— Да, это было здесь, — отвечают двое пожилых людей на остановке. — Это было в пятницу, субботу и воскресенье — три дня. А потом арабы восстали и много тут всего погромили.
— Страшно было?
— Нет, мы живем в другом квартале, а сюда только на рынок приходим — он по четвергам и воскресеньям. Тут мясо халяльное арабы продают. Так что мы это все по телевизору видели и от людей слышали.
— А чеченцев здесь много живет?
— Нет, их здесь нет. Это были приезжие все. Не думаю, что тут чеченцы…
— А ты сам чеченец? — обращается ко мне подошедший к остановке молодой парень в спортивном костюме, с золотой цепью на шее и с блестящими от лака волосами.
— Нет, я журналист.
— Тут сегодня только журналисты. По крайней мере, все люди которых я не знаю — это журналисты. На рынке порасспрашивай — там много местных.
Торговые ряды с овощами, мясом, рыбой и разным ширпотребом занимают всю центральную площадь квартала, с одной стороны от входа на рынок стоит машина муниципальной полиции с двумя скучающими в ней правоохранителями, с другой — фургончик-кафетерий. Группа людей перед фургончиком разделилась на два круга — одни — с камерами и микрофонами — журналисты, другие — с бумажными папками и портфелями — муниципальные советники и сотрудники дижонской мэрии. Немного на удалении — на лавочке в сквере — мэр города Франсуа Ребсамен дает интервью репортеру газеты Le Monde.
«Да здравствует Путин». Что говорят магрибинцы
Площадь заканчивается закрытыми на замок торговыми павильонами, разрисованными граффити, и автомобильной парковкой. Дальше снова начинаются серые панельные дома, между ними — одноэтажная пристройка со следами от оторванной вывески «аптека». На месте аптеки теперь — кафе для местных жителей. Рассевшиеся за столиками на террасе мужчины — алжирцы, марокканцы, тунисцы — пьют мятный чай, играют в нарды, курят кальян.
— Это не кафе, это просто Ассоциация для местных жителей, пенсионеров, — объясняют мне молодые люди за одним из столиков. — Ты чеченец?
— Нет, — отвечаю я, замечая, как вся терраса пристально рассматривает мою рыжеватую бороду.
— А! Видел там надпись Vive Poutine? («Да здравствует Путин» — фр.) — это мы написали! Путин — молодец, — Камель и Карим, родом из Алжира, приглашают присесть за их столик и приносят стеклянный стаканчик чая с мятными листьями. — Правильно, что он этим чеченцам спуску не дает. Это люди совершенно невоспитанные. Будь они хоть чуточку сознательными, они бы не отправили триста человек сюда, чтобы избивать совершенно случайных людей.
— Когда началась эта история, мы вообще не понимали, что происходит, — к нашему разговору с Камелем и Каримом то и дело подключаются мужчины за соседними столиками. Все друг друга перебивают, но отношение к произошедшему у всех одинаковое. — Они приехали в пятницу, потом в субботу и мы были не в курсе. Большинство из этих чеченцев, которые приехали, — это чеченцы из бельгийских бандгруппировок. И мы даем этим людям делать спокойно все, что они захотят. Как они вообще проехали сюда через закрытые границы с оружием?
— Но сейчас конфликт исчерпан?
— Сейчас конфликта нет. Но непонятно, что будет происходить дальше. У нас нет доверия системе, нет доверия политикам, государству. Так что мы остаемся при своем. Если завтра нужно будет защищать наших отцов и дедов, наших детей и внуков, мы будем это делать. Это как во [Вторую мировую] войну, когда они [Франция] отправили наших дедов на первую линию. Так и сейчас мы должны защищать Францию. Хоть нас тут и не считают французами. Но, тем не менее, мы родились во Франции! Мы живем во Франции уже третье поколение. Они только недавно приехали. Нас пытаются выставить наркодилерами, но у всех здесь есть работа, мы зарабатываем себе на хлеб, на то, чтобы накормить и одеть наших детей и иметь достойную жизнь.
Вместо того, чтобы дарить барана мечети Кетиньи (мечеть в пригороде Дижона, в которой произошло «перемирие» между арабами и чеченцами — RFI) пусть лучше помогут раненым, которые до сих пор находятся в больницах и у которых детям теперь нечего есть и жены плачут. Там очень тяжелые случаи у некоторых. Если они на самом деле «братья», как они себя называют. Барана привезти проще простого.
— Мы уважаем законы страны, в которой живем, как написано в Коране. Но как я уже сказал, лучше умереть стоя, чем жить на коленях. Мы сможем постоять за себя, мы тоже мужчины, мы умеем драться. Так что без ответа не оставим. Но мы не хотим этого. Раз уж мы в правовом государстве, то пусть государство выполняет свои обязанности. Мы не требуем чего-то запредельного! Мы почувствовали себя брошенными и поэтому должны были защищаться.
— Приехавшие чеченцы были вооружены?
— Да, они были вооружены. У них были ножи, куски арматуры, биты. И некоторые говорят, что у них было тоже огнестрельное оружие. И кто-то стрелял, мы слышали выстрелы, но не видели, кто это был.
— Но ведь и местные были вооружены?
— Мы не знаем, были ли это местные вооружены или те, кто сюда приехал на подмогу. Но да, оружие было. Потому что было понятно, что других способов защиты больше не остается.
Сейчас показывают только видео тех дней, когда арабы вышли на улицы с оружием. Но никто не показывают предыдущие три дня, когда на улицах оружием размахивали чеченцы.
Полиция смеялась вместе с чеченцами, пока они нам грозили пушками из своих машин. Они там устраивали барбекю, мило беседовали с ОМОНом и им все было позволено. Что это еще за милиция тут такая? Почему государство не выполняет свою роль? 200 машин приехало — со всей Европы, только что карантин закончился, повсюду контроль на дорогах, на границах. И почему в момент эпидемии вы разрешаете людям так раскатывать посреди Европы, с оружием?
Что видят наши дети? Мой сын меня спрашивает: «что происходит, папа?» и я должен был ему врать, что это фейерверк. Иначе как объяснить ребенку? Что приехали какие-то люди и всех тут дубасят.
А полиция с попкорном в руках три дня наблюдала как мусульмане друг друга дубасят. «Аллаху Акбар». Но не надо путать вещи. Тут речь не про ислам, не про наркотики. Тут простая история о том, что один не так посмотрел, другой ударил, и началось.
— Много чеченцев в вашем квартале?
— Не видели. Если кто-то и есть, должно быть, они сейчас затаились. Но в Дижоне есть чеченская община и мы никогда против них ничего не имели. Но приезжать сюда и кричать «Аллаху Акбар» людям, которые сами такие же мусульмане…
Почему они вообще приехали в Грезий? Ведь изначально конфликт произошел не в Грезий. Они приехали сюда просто потому, что знают, что тут живут арабы. Местные люди вообще не воинственные. Они подошли к одному старику, спросили: «ты араб?». Он говорит: «я марокканец». И они его побили. А теперь они говорят, что, поскольку он был в возрасте, мы побили его легонько. А если бы женщину вы встретили, вы бы ее тоже легонько побили?
— Почему все связывают эту историю с торговлей наркотиками?
— Нас называют наркодилерами, обвиняют в коммунитаризме. Но нет более открытых людей, чем мы.
— Когда говорят, что наш квартал какой-то ужасный — так это везде есть и наркотики, и оружие, везде есть хорошие люди и плохие. И в Чечне наверняка. Но не надо обобщать и говорить, что все тут наркоторговцы. Среди тех, кто сейчас в больнице — нет ни одного.
А у нас есть друзья — французы, португальцы, китайцы, черные, арабы — нам пофиг. Франция — она для всех. Но журналисты нас пытаются выставить бандитами. Нас вечно очерняют, делают «козлами отпущения». А среди нас есть и те, у кого два диплома о высшем образовании, инженеры, ученые. Но для СМИ мы всегда будем пугалом.
***
Во время разговора с Камелем, Каримом и другими посетителями кафе-ассоциации снова подошел молодой парень в спортивном костюме, с золотой цепью и блестящими от лака волосами, который раньше встретил меня у автобусной остановки.
— Что-то ты не очень похож на журналиста! Журналисты все там стоят, — он показывает в сторону фургончика, где пьют кофе сотрудники мэрии и репортеры.
Прощаясь, Камель и Карим приглашают прийти в субботу на манифестацию против местного префекта полиции, который, по их мнению, бездействовал во время бесчинств чеченцев.
Мэр-социалист Франсуа Ребсамен правит городом с небольшим перерывом почти 20 лет и сейчас переизбирается на четвертый срок. Второй тур выборов пройдет 28 июня. Дав интервью Le Monde, от других комментариев прессе мэр отказался и в сопровождении муниципальных советников отправился на рынок — разговаривать с местными жителями.
Ранее мэр пожаловался на то, что местной полиции не хватило сил для того, чтобы вмешаться в ситуацию и что ему дважды пришлось звонить главе МВД, чтобы в Дижон отправили подкрепление. А Местный префект полиции объяснил, что единственная возможная тактика была — «сдержать и окружить».
Заместитель мэра, ответственный за квартал Грезий, Хамид эль Хассуни на запрос RFI не ответил. В комментарии для региональной радиостанции France Bleu он назвал произошедшие столкновения «неописуемыми» и объяснил ответные действия желанием местных жителей защититься. Он также выразил сожаление, что «шокирующие кадры [столкновений] свели на нет работу последних 15 лет» и испортили репутацию квартала. «Дижон — это не Чикаго, Дижон — это не Марсель, Дижон — это не парижские пригороды», — прокомментировал ситуацию заместитель мэра.
В пресс-службе мэрии ответили, что «на данном этапе [мэрии] больше нечего добавить по ситуации в Дижоне».
