Наум Коржавин умер 22 июня. В тот самый день, в который началась война. Он на ней не был, но писал про войну так, словно она сожгла его изнутри.
Свет похож на тьму,
В мыслях — пелена.
Тридцать лет тому
Началась война.
Диктор — словно рад…
Душно, думать лень.
Тридцать лет назад
Был просторный день.
Стала лишней ложь,
Был я братству рад…
А еще был дождь —
Тридцать лет назад.
писал Коржавин 22 июня 1971 года, вспоминая день начала войны. Его не взяли на фронт из-за плохого зрения, но война прошла через его жизнь, через его душу, через его поэзию огненной стрелой.
В 1947-ом он был назначен социально опасным элементом. Борьба с космополитизмом на излете сталинского правления, завершая страшную эпоху репрессий, прошла по стране частым острым гребнем, поломав, покорежив напоследок тысячи судеб. Незадолго до ареста и ссылки молодой Коржавин уверился в правоте и силе Сталина, что было, разумеется, не редкостью — редкостью было то, что он никогда этого не скрывал.
И в перестройку, и потом, в новейшие времена, Наум Моисеевич не позволял себе лукавить, рассказывая про свою жизнь. Этой своей детской, почти наивной прямотой он всегда отличался от многих и многих своих стыдящихся самих себя коллег и знакомых. Ему всегда удавалось идти не в ногу, он всегда был чуть-чуть белой вороной. Надо обязательно читать его автобиографию «В соблазнах кровавой эпохи» — не только чтобы понять те жуткие времена и этого светлого человека в их круговерти, но чтобы увидеть, как большой человек пишет о себе как о крупинке времени, а не как о его герое.
Коржавин — настоящий русский интеллигент. А настоящий интеллигент остается таковым в любом месте, в любое время. «Какие времена — такие и люди» — это не про него.
Я давно другой,
Проступила суть.
Мой ничьей тоской
Не оплачен путь.
Но все та же ложь
Омрачает день.
Стал на тьму похож
Свет — и думать лень.
Что осталось?.. Быт,
Суета, дела…
То ли совесть спит,
То ли жизнь прошла.
В ссылке Коржавин (тогда он еще носил фамилию Мандель) разлюбил Сталина и вскоре, вернувшись в Москву уже после его смерти, взял псевдоним Коржавин, под которым и вошел в историю. До эмиграции у него вышла одна-единственная книга стихов, и был поставлена единственная его пьеса «Однажды в 20-м». Пьеса на русском языке так и не вышла.
Зато «самиздатовская» слава Коржавина вспыхнула в одночасье. Его стихи читали не прокуренных кухнях, на всех диссидентских посиделках, и это была истинная, реальная слава, не зависящая от официальных тиражей.
Все обойтись могло с теченьем времени.
В порядок мог втянуться русский быт…
Какая сука разбудила Ленина?
Кому мешало, что ребенок спит? —
это уже даже не классика — это фольклор. Или знаменитое
Ей жить бы хотелось иначе
Носить драгоценный наряд,
Но кони все скачут и скачут,
А избы горят и горят —
уверена, что большинство даже не знает автора этих строк. Или вот это:
Можно мысли нанизывать
Посложней и попроще
Но никто нас не вызовет
На Сенатскую площадь.
Еще до эмиграции, в самом начале 70-х, Наум Моисеевич написал очень честные и горькие строки (впрочем, других он никогда и не писал):
Куда мне разлюбить свою страну!
Тут дело хуже: я в неё не верю.
Волною мутной накрывает берег.
И почва — дно. А я прирос ко дну.
Отъезд его был мучительным — он действительно прирос к родине. Мало у кого в те времена было столько боли за страну в стихах, редко кто так решительно, так отважно и трагически смешивал в поэзии любовь и ненависть к стране, боль за нее и презрение к ней. Коржавину было трудно уезжать, но он уже не мог больше дышать на родине — задыхался, страдал, не понимал, как жить. Многие оставались и продолжали работать в Советском Союзе —кто-то с фигой в кармане, кто-то постепенно приспособился к условиям, кто-то писал в стол. Коржавин долго писал в стол, но дышать становилось все труднее. И он уехал. Потом, когда стало можно — приезжал, волновался, интересовался всем-всем. И не считал себя эмигрантом — ведь свободный дух веет где хочет.
Уже в почтенном возрасте он написал грустные и вдохновенные строки:
И старость подходит.
И хватит ли сил
До смерти мечтать,
чтоб трубач затрубил?
А может, самим надрываться во мгле?
Ведь нет кроме нас трубачей на земле.
Наум Моисеевич Коржавин был настоящим трубачом…
