"Период полураспада. Как война в Украине и санкции могут привести к дезинтеграции России" - Николай Петров

Еще один важный аспект — это нефтегаз и углеводороды, это уголь и Кузбасс, который сегодня под сильным ударом и резко сокращает поставки на Запад, а компенсировать это Востоком не может, потому что Транссибирская магистраль не позволяет наращивать товаропотоки в сторону Азии, даже если бы там можно было быстро найти потребителей.

Газ — это один из предметов войны и рычаг, которым Кремль пытается, с одной стороны, воздействовать на Запад, а с другой — стремится резко уменьшить закупки. Но этот стратегический курс пока не так сильно сказывается, как игра, которую ведет Кремль, сокращая поставки газа на Запад. Тем не менее это серьезно бьет по тем регионам западной Сибири, которые раньше могли благоденствовать от постоянно растущего потока цен на российские углеводороды и газ.

Металлургия, особенно черная металлургия северо-запада, в кризисе во всем мире, но в нашей ситуации это усугубляется ещё и серьёзными санкциями. Машиностроение, которое тоже некоторое время могло быть на плаву, потому что были запасы комплектующих, сегодня тоже в плачевном состоянии. Автомобилестроение у нас закончилось, и те предприятия, которые размещались в Калужской, в Ленинградской области, в Самаре, в Тольятти, — они загибаются. Все то, что декларируется как переход на другие модели, конечно, никак не может компенсировать тех потерь, которые Россия уже понесла. Есть целые сектора, которые просели сильно и безвозвратно — например, авиационная промышленность, и здесь ничего уже не поделаешь.

Есть ещё антисанкции и изменения, не напрямую связанные с санкциями. Фактически конец проекта соглашения о разделе сахалинской продукции нанес серьезный удар по финансовой сфере. Сахалин относительно недавно нагнули, сократили ту долю доходов, которую получали регионы, и перераспределили их в пользу других дальневосточных регионов.

Когда речь идет о регионах, это картина широкими мазками — есть огромное количество населенных пунктов и городов, таких как Тольятти, которые являются моногородами и сильно зависят от одного конкретного производства. Заменить такого рода костяк, на котором держится большой город, в короткий срок абсолютно невозможно. Мы столкнемся с тем, что будут закрываться предприятия.

Реакция на кризис со стороны Кремля выражается в максимальном давлении на бизнес, как частный, так и государственный, чтобы избежать радикальных проявлений этого кризиса и социальных взрывов. Для этого сокращаются зарплаты и рабочие дни, но формально люди находятся на своих рабочих местах, не регистрируются как безработные. Это такая страусиная реакция — сунуть голову в песок, договориться, чтобы та статистика, которая приводится, была максимально удобной и благоприятной для власти. Однако эта тактика могла бы работать, если бы надо было переждать короткое время. Сейчас не предвидится смягчения санкций, а вот ужесточение — вполне.

Главная проблема заключается в том, что правительство занимается расшивкой узких мест, чтобы не дать скатиться ситуации вниз сегодня, но никакого стратегического плана по удержанию экономики в условиях огромного и долгого системного кризиса у правительства нет. Те замечательные цифры по безработице, о которых постоянно говорит президент, не отражают тяжесть последствий, которые мы осенью будем наблюдать воочию. Пока кризис отложен, но он накапливается и будет обвальным.

Депрессивные регионы, которые жили и живут на дотации из федерального центра, меньше страдают. По официальной статистике, такие регионы, получая огромные субвенции из федерального центра, выглядят очень неплохо, но им дали указания, на что надо потратить эти деньги. Это не тот бюджет, которым можно распоряжаться по своему усмотрению. Вопрос в том, будут ли у центра ресурсы для того, чтобы сохранять уровень поддержки, например, Чечни в том объеме, как раньше. Мы видели, что финансовая поддержка со стороны центра во многом определялась геополитическими соображениями. Удастся ли, условно говоря, субсидировать этнический Северный Кавказ в том объеме, чтобы сохранять контроль над региональными элитами? Это большой вопрос.

Меняется политико-экономическая модель, которая лежала в основе всего путинского политического режима, и перестройка этого режима неизбежна, в том числе и в плане взаимоотношений Москвы и регионов. Роль пряников неминуемо будет сокращаться, а роль кнута должна увеличиваться. Получится ли — это большой вопрос, потому что кнут — это тоже деньги, но в виде вложений в силовые и правоохранительные структуры, на которых тоже отчасти придется экономить.

На мой взгляд, санкции, наложенные сейчас на Россию, такие, что долго жить с ними нереально. Говорить о том, что через пару лет можно будет приспособиться к этим санкциям, невозможно. Речь идет не просто о количественных потерях, в том числе снижении уровня жизни, а о колоссальных качественных изменениях. То, что правительство или ЦБ называют «перестройкой экономики», — это архаизация, примитивизация и демодернизация. Когда мы говорим о санкциях, мы должны понимать, что это не просто закрытие для российской экономики Запада и Европы как главного рынка для очень многих сырьевых продуктов, но и закрытие России как потребителя технологий, как потребителя той продукции, без которой никакое развитие экономики невозможно.

Почему мы говорим сегодня о неизбежной примитивизации российской экономики? Взять, к примеру, автомобилестроение: когда сначала снимаются требования по экологии, потом технологические требования, связанные с подушками безопасности, гидроусилителем руля и так далее, — мы возвращаемся на уровень технологий 70-х годов. Это невозможно сделать, у нас сегодня нет ни времени, ни ресурсов, в том числе квалифицированной рабочей силы, чтобы восстановить производство таким, каким оно было во времена Советского Союза, когда страна была автаркической и всем себя обеспечивала. Самолетостроение — очень хороший показатель. Это та отрасль, которая демонстрирует, что мы потеряли все, что было в советское время в плане производства, а теперь теряем западные самолеты, и компенсировать эти потери своим производством мы не в состоянии.

Важно понимать одно — лучше не будет нигде. Где-то будет хуже в большей степени, а где-то в меньшей. В силу такой кадровой политики, которая осуществляется последние несколько лет, региональные руководители и их команды в большинстве случаев — это сугубо внешние управляющие, которые не просто из-за финансовых ограничений не способны на самостоятельность и инициативу, а которые и подбирались для того, чтобы четко и дисциплинированно выполнять указания из федерального центра. Последний категорически не желает и не способен, наверное, давать инициативу регионам и кадрово, и концептуально. Вариант, когда какие-то регионы будут на свой страх и риск приспосабливаться к меняющейся ситуации лучше остальных, практически исключен. Будет работать вариант выравнивания по самым депрессивным, самым тихоходным и зависимым от денег, которые поступают из центра, а их объем будет неминуемо уменьшаться — и потому, что экспортные поставки будут приносить меньше денег, и потому, что компенсировать потери будут не за счет военно-промышленного комплекса, а за счет всего остального.

То, что произошло, — это не просто крах жизненных проектов огромного числа людей. Это урок для огромного числа тех, кто понимает, что делать ставку на самостоятельные проекты, которые должны дать результат через 3–5–10 лет, в наших условиях нерационально. Дело не в том, что у нас нет людей, способных такие проекты реализовать, а в том, что в ситуации неопределенности, неустойчивости и демонстративного отсутствия стратегии нет никакого будущего для начинаний.

Когда и как все наладится? Никогда, мне кажется. Сначала все рухнет, а потом уже долго и муторно, шаг за шагом, на этих развалинах что-то начнет строиться. Надежд на то, что с уходом Путина ситуация радикально изменится, нет и не может быть. Вопрос лишь в том, как долго будет длиться эта агония, которая не так очевидна на поверхности, но которая означает движение в тупик. Изначальные прогнозы о том, что через 2–3 месяца все начнет проваливаться и люди это почувствуют, не оправдались, и Путин с гордостью говорит о том, что наши показатели лучше, чем у целого ряда стран по другую сторону. Я думаю, во многом это эффект самообольщения, потому что этого нет. Другое дело, что запас прочности у системы достаточно велик, поэтому мне кажется, что надо мыслить не месяцами, а годами. Я не вижу возможности сохранения стабильности без радикальных перемен в горизонте 3–4 лет.

Тыва, Бурятия, Калмыкия, Дагестан, Северная Осетия и Ингушетия — все эти национальные республики относятся по типологии Натальи Зубаревич к Четвертой России. Это национальные республики, и их поведение не укладывается в общие закономерности, которые работают в большинстве других российских регионов. Они управлялись многие годы этническими элитами, но сейчас ситуация меняется или уже поменялась, как в Дагестане, где Москва заменяет местную корневую элиту на приезжую без особого эффекта.

Что касается их реакции на санкции и кризис, то, как это ни странно, они могут себя чувствовать в динамике лучше, то есть меньше испытывать негативный эффект санкций, чем многие другие более развитые регионы, чем столицы и крупные индустриальные регионы, только потому, что они во многом дотационные. Это чисто бюджетная сфера. Хотя понятно, что в конечном счете негативный эффект рано или поздно скажется и на той финансово-экономической поддержке, которую получают эти республики из федерального центра.

На протяжении многих лет мы с коллегами составляли рейтинг социально-экономического и политического самочувствия регионов с 2015 по 2020 год по целому ряду показателей — по экономической статистике, политической динамике, протестам. В социально-экономическом аспекте мы оценивали две категории рисков: краткосрочные риски, связанные с динамикой доходов населения, с доходами бюджета региона и с динамикой производства; и среднесрочные риски, связанные с динамикой торгового оборота, задолженностью бюджетов и динамикой инвестиций, то есть то, что может в ближней перспективе привести к растущей напряженности и то, что в средней перспективе к этому тоже может вести. При этом мы оценивали социально-экономическую ситуацию и с точки зрения домохозяйств — доходы и торговые обороты, и с точки зрения регионов и региональных бюджетов.

На Северном Кавказе риски экономики домохозяйств всегда были велики, и при этом Дагестан все годы измерения всегда был в числе регионов повышенного риска, потому что там риски политические сочетались с активным протестным движением.

Если посмотреть на российские регионы с точки зрения уровня зарплат, скажем, в прошлом году, то мы увидим, что Калмыкия, Дагестан, Ингушетия и Северная Осетия, находятся в самом низу этого рейтинга, при этом Калмыкия — самый бедный с точки зрения уровня зарплат регион. Там 20% населения имеет зарплаты ниже 15 тысяч рублей в месяц. Дальше идет Дагестан, который с примерно такими же показателями, как Ингушетия и как Калмыкия. В Северной Осетии дела обстоят немного лучше, ещё лучше в Туве и Бурятии, но это зависит от того, на какие показатели мы смотрим — по абсолютной величине зарплат Тува и Бурятия выглядят гораздо более прилично, чем регионы Северного Кавказа. Однако проблема в том, что это регионы с северными надбавками, и там потребительская корзина гораздо дороже, поэтому когда экономисты смотрят на соотношение доходов к стоимости корзины товаров и услуг, и на долю населения за чертой бедности, то Тува является абсолютным чемпионом, а Калмыкия и Ингушетия очень недалеко от неё ушли. При этом Тува — это единственный регион, где соотношение доходов к стоимости корзины меньше единицы, то есть среднего уровня доходов не хватает, чтобы обеспечить минимальный набор товаров и услуг. Треть населения живет за чертой бедности. В Северной Осетии и Дагестане ситуация немного лучше, но при этом они все ниже среднего по России.

По национальным республикам хорошо видно, что цифры экономической статистики очень неточны, особенно это касается цифр по Северному Кавказу. Да, расслоение там большое, уровень жизни в целом очень низкий, но ведь и до кризиса, и до санкций эти регионы не благоденствовали. Для них удар кризиса сейчас менее заметный и различимый, чем для регионов, таких как Татарстан, которые были в числе лидеров, а сегодня очень сильно теряют из-за санкций и последствий.

Все регионы, о которых мы говорим, — это регионы, субсидируемые федеральным центром, и в этом качестве они сегодня чувствуют себя почти так же, как чувствовали себя вчера или позавчера. Их потери будут связаны с ухудшением социально-экономической ситуации по стране в целом, с сокращением бюджета в первую очередь на субсидии регионам и на помощь региональным бюджетам, хотя Северный Кавказ был и остается одним из очень важных для Кремля приоритетов.

Важно понимать, что мы говорим о небольших регионах, и население в значительной степени сельское, не городское, а это значит, что некоторый уровень стабильности там есть благодаря тому, что люди в гораздо меньшей степени зависят от работы промышленных предприятий и денег, которые за эту работу могут получать граждане, а во многом от себя самих и своих участков. Хотя вот эти национальные регионы относятся к Четвертой России, типологически они примыкают к Третьей, которую составляет сельская глубинка, зависящая от пенсий, которые в свою очередь будут индексироваться и дальше, но нет зависимости от доходов промышленных предприятий, ни от эффективности их работы, ни от самого факта работы крупных промышленных предприятий. В каждой из этих республик, даже самой маленькой Ингушетии, есть разные кланы, интересы которых так или иначе сбалансированы. В Дагестане, например, представители крупных этносов контролируют основные сферы экономики, и как только баланс начнет меняться, это напрямую ударит по интересам этнических кланов, а через них по этническим группам, а в ситуации Дагестана, где этнические группы расселены компактно, это приобретает территориальное измерение и может вызвать социальный взрыв наподобие того, что мы видели в Дагестане в прошлом. Сохранять баланс будет очень сложно, а любое трение и изменение баланса, любые подвижки в интересах разных этнических кланов будут так или иначе дестабилизирующим фактором.

Что касается ситуации с расколом РФ, это не разовое событие, это цепочка действий и их последствий. Главную проблему, я думаю, надо видеть не в том, что какие-то этнические кланы хотят отделиться от России. Проблема в том, что в условиях сверхцентрализации именно Москва может провоцировать те конфликты, которые в конечном счете будут вести к перспективе раскола страны. Но не потому, что кто-то сегодня хочет и способен выдвигать лозунги отделения от России, а потому, что Кремль, пытаясь управлять централизованно сменяющейся ситуацией, распределять деньги и сохранять баланс интересов этнических групп или же игнорировать этот баланс, будет вести к дестабилизации. Дальше уже возникает цепочка — нарушаются интересы этнических кланов, это может привести к серьезным протестам по самым разным поводам, а если реакция на эти протесты недостаточно взвешенная и выверенная, то она может вести к усилению, а не ослаблению конфликта. К сожалению, Кремль не может реагировать быстро и точно, потому что из Москвы ситуация видна гораздо менее содержательно, чем изнутри региона.