Не случайно, ой, не случайно Осип Мандельштам в 1914 году обратился к полякам не как-нибудь, а откровенно по-пушкински! Часть поляков тогда собрались, было, включиться в начавшуюся Первую мировую войну не на стороне России. Им-то он и врезал:
Поляки! Я не вижу смысла
В безумном подвиге стрелков:
Иль ворон заклюет орлов?
Иль потечет обратно Висла?
В то время образованные поляки по-русски читали чуть ли не лучше и охотнее, чем по-польски, и уж что-то, а пушкинское гневное обращение к их дедам и сочувствующим знали:
Кто устоит в неравном споре:
Кичливый лях, иль верный росс?
Славянские ль ручьи сольются в русском море?
Оно ль иссякнет? вот вопрос.
Вот нарождающийся русский классик и решил уязвить их еще и тем, что сделал свое стихотворение перекликающимся с пушкинским.
Да. А спустя два десятка лет не разглядел, что Сталин вершит то самое, безмерно дорогое для них обоих, и для Александра Пушкина, и для него, Осипа Мандельштама, дело: всеми силами и наиболее действенными способами держит в целости и сохранности Российскую империю, не оставляя далеко на потом и дальнейшее её расширение. Решив усмирить зашевелившуюся, было, Украину голодом, прямо пишет соратнику-подчиненному (а сколько раз устно!): это надо сделать, а то потеряем Украину – Пилсудский, мол, не дремлет. Уже не только повзрослевший, но и возмужавший поэт оказался, тем не менее, юношески ранимым, отчего и не пожелал увидеть это – то, что было перед его глазами. Он обратил внимание не на цели, а на средства и не удержал при себе обличительного красного словца:
Он играет услугами полулюдей.
Кто свистит, кто мяучит, кто хнычет,
Он один лишь бабачит и тычет,
Как подкову, кует за указом указ:
Кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз.
Что ни казнь у него - то малина
И широкая грудь осетина.
… что и стоило автору жизни.
А вот другой русский классик, такой же гениальный, оказался более пристальным и благоразумным. Он, когда Осип, ожидая восторга, прочитал ему это стихотворение, сказал со свойственной ему прямотой, что он от него этой вещи не слышал, но осуждает – осуждает, между прочим, и за националистический выпад: «и широкая грудь осетина».
И спустя годы, когда Мандельштам давно лежал в лагерной яме, а Сталин – еще не в мавзолее, но уже в гробу, Пастернак в предпоследний раз подтвердил своё понимание выпавшей на его долю современности и её главного действующего лица. Он поставил Сталина так высоко и красноречиво, как, пожалуй, никто по сей день.
«Как поразительна была сломившая все границы очевидность этого величия и его необозримость!.. Какое счастье и гордость, что из всех стран мира именно наша земля… стала родиной чистой жизни, всемирно признанным местом осушенных слез и смытых обид! Все мы юношами вспыхивали при виде безнаказанно торжествовавшей низости… Но каких безмерных последствий достигают, когда не изменив ни разу в жизни огню этого негодования, проходят до конца мимо всех видов мелкой жалости по отдельным поводам к общей цели устранения всего извращения в целом и установления порядка, в котором это зло было бы немыслимо, невозникаемо, неповторимо!”.
Почему я говорю: в предпоследний раз? Потому что незадолго до смерти он настойчиво просил сыновей запомнить, что он ни в коем разе не был противником того государственного порядка, при котором жил и творил. Да-да, не был противником, хотя и пострадал… ну, все-таки не больше, чем тысячи других мастеров культуры, включая и Мандельштама.
Не исключено, ой, не исключено, что скоро русским талантам опять придется определяться по тому же вопросу - по вечному русскому вопросу… Хотя о чем я говорю? Они уже определились. Непригляднее - потому что ловчее - всех оказалась Улицкая. Она как вздернула в 2014 году подбородок со словами, что Крым не русский и не украинский, а её, так и не опускает.
Что-что, а он, этот подбородок, забыт будет не сразу после её ухода.
