В голоснувшем мужчине Наталья Сергеевна увидела даже не краем глаза, а, как это бывает, всем своим существом как раз то, что ей было нужно и что долго не попадалось в этом городе. Она бездумно и уверенно поместила его рядом с собой на переднее сидение, по дороге купила цветы, высадила его за квартал до своего дома, назвала адрес, предложила ему пешком пройти с букетом по этому адресу, зайти в подъезд, возле которого будет стоять её мерседес, подняться на седьмой этаж, в такой-то квартире вручить ей букет и получить за это вознаграждение в конверте.
Это сделалось его первой работой после отставки. По её звонку он должен был являться к ней с букетом раз-два в неделю в разных, неизменно дорогих и отутюженных костюмах, оставаясь в целом таким, каким она его увидела в первый раз: высоким, с развернутыми плечами, чистейше выбритым и с густой, хорошо уложенной копной совершенно седых волос.
Уход за ним и ведение его хозяйства был поручен нанятой ею молчаливой особе неопределенного возраста; костюмы, букеты, пищевое довольствие, коммуналка – все было тоже коштом нанимательницы.
Проводил он у неё обычно час-два. Он сидел на диване, она занималась своими бумагами за журнальным столиком, не очень внимательно слушая подробности его биографии отставного флотского офицера – штабного, это он неизменно подчеркивал, говоря, что плавать по морям и даже океанам сумеет всякий, а он таковым никогда не был, что подтверждается и миссией, которую взял на себя после отставки. Он сочиняет и отправляет меморандумы Мировому правительству. Что же касается физической формы, то поддерживает её упражнениями с тяжестями и бегом на длинные дистанции.
Иногда Наталья Сергеевна, по его просьбе, читала вслух страницу-другую из того, что он писал. Это были счастливейшие минуты в его жизни, как и в целом четыре года их сотрудничества. В её ровном голосе он слышал такое понимание своих предложений по преобразованию геополитической картины мира, что когда, наконец, убедился, что Мировому правительству это все безразлично, то проникся к нему поистине беспредельным презрением – и перестал расходовать на него свое мозговое вещество. Больше двух страниц она, правда, отказывалась читать, поэтому всю силу своей мысли и красоту слога он старался вкладывать именно в первые две.
Оставив без своих услуг Мировое правительство, он отказался и от содержания, положенного ему Наталией Сергеевной. С кем было жальче всего расставаться, так это с приходящей машинисткой Лидией Марковой – она была вторым человеком, в чьем понимании он укреплялся с каждой сотней напечатанных ею страниц. Одну комнату своей двухкомнатной квартирки он сдал скромной сельской женщине за уборку и готовку и стал доживать обычным пенсионером.
Мы с ним познакомились в павильончике у проходной Ахтырского пивзавода, основанного в 1913 году. Я там был первый раз, поэтому уверенно попросил крупнограненную кружку старинного литья, на что получил ответ, что мне придется наравне со всеми удовлетвориться одноразовым бумажным стаканом, а в следующий раз явиться, буде пожелаю, со своей ёмкостью любого фасона. Оглянувшись с чувством беспредельной скуки, я увидел седого человека, который, быстро сделав последний глоток из кружки моей мечты, протянул её мне. Я купил минералку и ополоснул ею эту кружку над клумбой у входа в павильончик.
- Она создала мне все условия для творческой работы, - рассказывал он. - Я был ей за это благодарен. Я демонстрировал это тем, как нес ей каждый букет. Это можно было видеть и по выражению моего лица, по моей поступи – по всему. Я, правда, ни в чем особенно не нуждался и до нее. Мне было бы более чем достаточно посильного участия в судьбах человечества, а оно видите как. Этим дебилам что пиши, что не пиши…
В одну из следующих встреч:
- Она справедливый и холодный человек. Не знаю, можно ли на этом основании считать ее доброй. За четыре года она мне ни разу не улыбнулась. Ни краешком рта! И, думаю, никому. Но она никого никогда не обидела, не обсчитала. Она делала мне только добро, да, собственно, почему только мне? Это было наше общее, общечеловеческое дело, и если бы не эти дебилы в ООН…
В дальнейшем мы обсуждали, почему она, достигнув всего, оставалась в этой блочной девятиэтажке. Инженер-сантехник, начинавшая с мелкой должности в горкомхозе, она с нуля создала стройфирму на три сотни рабочих, возводит дома мирового класса - почему же не определила себя в особняк на окраине, в сосновом лесу необыкновенной чистоты?
В этом доме, объяснял он мне, - она выросла, и выросла в такой семье и в таком виде до самого совершеннолетия, что никому в голову не могло прийти, что это существо, молчаливое, почти оборванное – правда, всегда готовое к драке с кем угодно - будет ворочать миллионами, хоть и не выделяясь из толпы ни внешностью, ни поведением. Ей, короче, нужна была не эта девятиэтажка сама по себе, а тот самый подъезд - бабки у этого подъезда, помнившие её хмурой и голодной пигалицей.
Такова была его версия.
- Похоже на правду, - сказал я.
- Да. Я всегда говорю и пишу, вернее, писал правду. Правду и дело. Но этим дебилам в ООН, этим неучам ничего не нужно.
- Бабки у подъезда – это воплощение мировой зависти. Господь послал им наказание в вашем лице – такого солидного, с белой головой, с выправкой флотского, пусть и штабного, офицера.
- Да, именно штабного, не советую смеяться. Если бы только не эти дебилы в Мировом правительстве…
