Я сохраняю память о войне в Чеченской Республике всеми силами: ищу и публикую письма людей, их записки и дневники, потому что хорошо знаю, что голоса подлинных свидетелей заглушаются пропагандой и такими "экспертами", кто был у нас на войне проездом всего несколько дней.
В девять лет начав писать личный дневник, я не могла предположить, что моя проза и стихи будут переведены более чем на двадцать языков мира. Ребенок с чистым сердцем просто фиксировал происходящее. Я находилась над схваткой, вне грязи войны, меня спасали молитвы, йога и литература: любимым героем был педагог и писатель Януш Корчак, и в отрочестве я часто спрашивала себя: смогла бы поступить, как он? Представляла ситуацию, в которой фашист (узнав знаменитого писателя) пытается избавить его от мучительной смерти, но это цена подлости, и нужно оставить воспитанников детского дома одних в газовой камере. "О, Всевышний, не дай мне струсить и опозориться перед Тобой!" – просила я и каждый раз, обливаясь слезами, мысленно заходила в камеру вместе с воспитанниками детского дома.
В Чеченский дневник пришла война: голод, холод, бытовые распри, бомбежки, расстрелы, страдания всех жителей республики на войне вне зависимости от религии и национальности (в начале первой чеченской войны в Грозном проживали 300 000 русских людей), геройство, подлость, вера, традиции, притчи и вещие сны. Под бомбами мирные жители страдали все вместе. И тысячи убитых в Чечне детей – это чеченские, русские, ингушские дети и дети других народов. У нас целыми кварталами в Грозном жили цыгане, болгары, евреи, аварцы, кумыки... Для меня кощунственно звучит фраза о том, что пострадал какой-то один народ. Бомбы и пули не спрашивают национальность. Правильно говорить, что пострадали "все жители многонациональной республики", и никак иначе.
Чтобы понять произошедшее, нужно отринуть "правду одной стороны" и погрузиться в воспоминания очевидцев
К обычным страданиям войны нечеченцы после первой войны оказались еще и между двух огней: по месту рождения они были чеченцами для россиян, а местные националисты активно принялись их убивать, грабить, захватывать уцелевшие квартиры и дома, оправдывая свои действия мщением Москве. Об этом не принято говорить ни в России, ни в Чечне. Этих людей просто забыли в общем потоке многочисленных жертв. А я всё помню. Я очень неудобный свидетель как для одних преступников, так и для других. Были всегда достойные ингуши и чеченцы, которые, рискуя своими жизнями, пытались спасти наших русских земляков от страшной участи. Кстати, местные мародеры и бандиты, поднявшиеся как пена со дна, не собирались сражаться с российскими военными, им легче было напасть на условную бабу Машу из соседнего подъезда.
Несмотря на рознь, которую спровоцировала война, Грозный до середины нулевых оставался многонациональным городом. В январе 2000 года, когда российские военные пугали нас расстрелом (потом они сказали, что пошутили), у обрыва стояли две русские семьи, одна чеченка, одна даргинка, баба Нина русско-украинских кровей, бабушка Стася, белоруска, я и мама (многонациональная семья) и мальчик, у которого мать была русской, а отец ингуш.
Постепенно в России приходит осознание, что эту страшную войну, длившуюся много лет, следует переосмыслить. Но это осложняется официальной лживой пропагандой и мифами тех, кто либо прикрывает военные преступления, либо первым сбежал из республики и не имеет никакого отношения к реально пострадавшим. Для того чтобы понять произошедшее, нужно отринуть "правду одной стороны" и погрузиться в воспоминания очевидцев – мирных жителей. Я советую прочитать воспоминания Султана Яшуркаева "Царапины на осколках", "Воспоминание о Грозном. Чтобы помнили" Валентины Белоусовой, дневник Мадины Эльмурзаевой 1995 года и "Грозненские рассказы" Константина Семёнова.
Очень верно сказала журналист и правозащитник Лидия Графова: "Это преступление, которое никогда не простится". Когда чудом выжившие под бомбами, среди хаоса и руин, добирались до мирных районов России, они не находили никакой помощи от государства: ни еды, ни жилья, ни одежды, ни пособий. Ночевали на улице, замерзали в подъездах и впадали в депрессию от многократного предательства. Ингуши и чеченцы не бросают своих самых дальних родственников: имея дом в мирном регионе, они всегда старались помочь. Всем остальным пришлось хуже, им помощи было ждать неоткуда.
