Готовящийся визит в офис «Яндекса», визионерская речь перед школьниками 1 сентября и даже банальная рыбалка – теперь с камерой GoPro на голове. Такое ощущение, что в секретной папке с имиджевыми трюками для Владимира Путина случайно завалялся листок из архива Дмитрия Медведева за 2009 год. Это ведь Медведев был поклонником гаджетов и инноваций, это он произносил речи о модернизации, радовался высокотехнологичным новинкам, заигрывал с аудиторией соцсетей. Даже урбанистическая мода, институт «Стрелка», культ общественных пространств – это все тоже из медведевских времен, когда потребность в новой городской среде и в новой жизни вообще стала вдруг политическим фактором. Знаменитый текст Юрия Сапрыкина о России айфона и России шансона был не о политике, но заканчивался самым очевидным политическим выводом, что и президенты у этих разных Россий разные, и понятно, какой из них где.
Конечно, это тот случай, когда уместнее всего сказать, что это было давно и неправда. Медведевское четырехлетие теперь – тот период, о котором вспоминать очень неловко, и модные сейчас расчеты, согласно которым Владимир Путин по длительности пребывания у власти уже обогнал Брежнева, подразумевают, что медведевских четырех лет не было в принципе, Путин правил непрерывно. И вдруг осенью 2017 года президент-модернизатор возвращается – культ инноваций, государственная мода на блокчейн, заигрывание с технически продвинутой молодежью и даже парк «Зарядье» – практически все как семь-восемь лет назад, только в роли Медведева теперь Путин. Президент шансона, уничтожив президента айфона, сам стал им, как в сказке Шварца. Сегодня все, над чем смеялись лояльные Путину консерваторы в конце нулевых, становится государственной политикой. Модернизационный проект Медведева, демонстративно свернутый в начале нынешнего путинского срока, вдруг ожил уже как путинский проект. Теперь Путин главный хипстер, гик и модник. Консерваторам-лоялистам, уверенно чувствующим себя в последние пять лет, вероятно, стоит готовиться к тому, чтобы быть лишними в следующем путинском сроке или разучивать новые лозунги, забыв о своем консерватизме.
Нынешнее высочайшее увлечение всем модным и молодежным принято связывать с весенними успехами Навального и очередной политизацией молодых россиян – за полгода до президентских выборов Путину нужно стать прогрессивнее Навального и завоевать доверие модной молодежи. Если это так, то нет более бессмысленного занятия – борьба за доверие электората традиционно не входит в список самых насущных потребностей Кремля, с электоратом у него и так всегда все в порядке в том смысле, что успех на выборах зависит скорее от отлаженности избиркомовской вертикали, чем от реальных настроений граждан; но допустим, что да, Путину действительно хочется победить как можно честнее – но при чем здесь молодежь и «образ будущего»? Очень трудно представить себе какого-нибудь гика, который, глядя на нынешнего Путина, подумает: о, как он современен и высокотехнологичен, проголосую-ка я за него. Даже визит Путина в «Яндекс» в 2017 году будет выглядеть очень двусмысленно – компания, которую без преувеличения можно назвать национальной гордостью и достоянием, пережила свой расцвет при Путине, но, как можно понять, глядя, например, на нынешнее состояние «Яндекс.Новостей» и поиска по блогам, залогом расцвета было как раз государственное невмешательство в дела интернета, а не государственное внимание, и прогрессивный Путин, который придет в офис компании теперь, – это тот же Путин, который подписывал пакет Яровой и прочие законы, ограничивающие интернет. Вообще, вся архаизаторская практика последних пяти лет дает самый неприятный ответ на все вопросы об «образе будущего», и Путин, играющий в инноватора и модернизатора, на самом деле отрицает самого себя, еще вчера предпочитавшего «духовные скрепы» любому блокчейну.
Понятно, что сам Путин не видит в этом никакого противоречия – за восемнадцать лет он менялся столько раз, что убежденные идейные сторонники, если бы они у него были, давно сошли бы с ума. Мы помним Путина-западника и Путина-евразийца, Путина-изоляциониста и Путина-империалиста, Путина-консерватора и Путина-реформатора. Такими свойствами может обладать только человек без свойств, и отсутствие свойств, вероятно, и можно считать единственным настоящим отличительным признаком Путина. Его президентская карьера началась с драматичного предвыборного противостояния «Единства», созданного для его поддержки, и «Отечества», представлявшего те региональные и федеральные элиты, которые не были готовы согласиться с передачей власти преемнику Бориса Ельцина. «Отечество» было разгромлено, но почему-то так случилось, что именно оно, а не «Единство» стало основой путинской «Единой России», антипутинские губернаторы-тяжеловесы стали путинскими, а главный политтехнолог «Отечества» Вячеслав Володин с годами пришел к выводу, что Путин – это Россия. Что-то похожее случилось и с Чечней – Путин воевал с сепаратистами-исламистами и победил, но результатом победы стала нынешняя Чечня, превосходящая по всем параметрам самые смелые мечты Джохара Дудаева и Аслана Масхадова. Стабильность, бывшая всегда главной темой всей путинской риторики, почему-то в конце концов обернулась нестабильностью, пиком которой стала война на Украине и последующий конфликт с Западом. Нынешнее превращение Путина в Медведева укладывается в ту же логику, когда каждая политическая победа приносит Путину такие трофеи, которые обессмысливают всю победу, оставляя от нее только саму фигуру несменяемого Путина, не подразумевающую ничего содержательного.
