Раневская на века

Нескладная и неловкая Фаня Фельдман, грустная и одинокая героиня своей собственной пьесы. Как и положено начинающей актрисе, она ушла из дома без отцовского благословения. Скиталась и постоянно влипала в неприятные истории, ругалась с режиссёрами, оставалась без денег и работы. Но всё равно стала одной из главных актрис XX века – Фаиной Раневской, которая завтра добралась бы до 120.

Читайте также:  

Один из её биографов, Андрей Шляхов, писал, что в Фане Фельдман всегда отражались движения и реплики всех, кто её окружал. Она повторяла словечки прислуги в доме, походку дворника во дворе, шамкая, копировала старую паломницу – «Иду на Афон Богу молиться!» – или вопила вслед за мороженщиком «Сахарная мороженая!». Фаня Фельдман изнывала без творчества. Учёба не заладилась с самого начала, все красивые платья, родительская ласка и обожание друзей достались сестре Белле, а горькие сожаления по поводу несчастной судьбы – младшему брату Лазарю в тот день, когда его хоронили. Фаня тоже горько плакала, но периодически заглядывала в занавешенное зеркало, чтобы посмотреть, эффектно ли она выглядит с распухшим от слёз лицом. В 12 лет Фаня была отравлена «Ромео и Джульеттой», потом какой-то оперой и местными театральными представлениями. Она их смертельно полюбила, особенно тот факт, что павшие на сцене герои потом выходят на поклон, им аплодируют и забрасывают цветами. В 14 лет в Евпатории Фаня познакомилась с актрисой Художественного театра Алисой Коонен, и первое прикосновение к Мельпомене свершилось. Одной из племянниц Коонен была Нина Сухоцкая, будущая вечная подруга Раневской. Таганрог стал окончательно тесен, пора было вслед за своей «Чайкой».

В первый пробный наезд в столицу она отправилась, выкрутив немного денег из родителей. Поездка оказалась неудачной, из неё Фаина привезла домой два знания. Первое – в актрисы она не годится, второе – актрисой она обязательно станет. Она сдала экстерном ненавистные экзамены в гимназию и поступила в коммерческую театральную студию. Отец – Гирш Хаимович Фельдман, некрупный, но промышленник, владелец нескольких домов и парохода – до поры смотрел на её увлечение театром, помалкивая, но когда Фаня дала понять, что в артистки собирается серьёзно, сказал, что в этом случае дочь будет лишена содержания. Ну что ж. «Небогатый нефтепромышленник», как станет называть отца потом Раневская, вместе с семьёй в 1917 году уплыл на собственном пароходе «Святой Николай» в Турцию. Доподлинно неизвестно, звали они с собой Фаню или нет: по официальной версии, она выбрала искусство. Двумя годами ранее, под рыдания матери – Милки Рафаиловны Загайловой – и её обещание в случае чего помогать деньгами, Фаина снова отправилась в Москву с небольшим чемоданом в одной руке.

Шёл 1915 год, в нём юная провинциалка Фаня Фельдман разыскивала для себя пусть маленькое, но местечко, и самую крохотную роль. С каждым отказом восторг мечтательницы о задуманном походе в большое искусство неудержимо таял. Деньги растворялись соразмерно. Пока не настал тот самый день, переломный для любого провинциала в столице, когда отсутствие крыши над головой и какой-нибудь еды в желудке оборачивается отчаянием. Фаню им накрыло в подобающем месте – под стенами Большого театра. Ну и, конечно же, на её счастье мимо шла Екатерина Гельцер, тогдашняя прима Большого. Успокоила и посочувствовала, пригласила к себе. Прониклась ею, взяла под патронаж и сделала своим личным поверенным. Раневская долго жила в их семье. В тот год Фаина добралась до Малаховки – дачной театральной мекки Москвы, ну и пошло бы, но время выпало неудачное. Продвигалась Первая мировая война – спрос на высокое искусство падал.

Фаина поднималась всё равно. Она играла второсортную кокетку в Керчи. По сцене должна была выходить со словами: «Шаги мои легче пуха, я умею скользить, как змея». Скользя по сцене, она свалила на партнёра здоровенную декорацию, изображавшую гору. Ничего. В начале 20-х годов уже Фаина Раневская выступала на подмостках Первого Советского театра, да с успехом. К счастью, театр кормился не только актуальными агитками, было много Островского, Гоголь и Чехов, конечно же. Были Симферополь, Ростов-на-Дону, Святогорск, Баку, Архангельск, Гомель, Смоленск, Сталинград. Роли уборщиц, певичек, проституток, побеждённых, уходящих в прошлое мещанок с их горькой и нехитрой философией выстреливали на публику и западали в память. Она на старости лет говорила, что ненавидела их и пыталась понять. Сегодня кажется, что она их очень хорошо понимала.

Режиссёры хотели Фаину Раневскую в спектакли, но не всегда понимали, что с ней в этих спектаклях делать. В Смоленске на коротком выходе героини в «Чудесах в решете», где она играла проститутку Марго, публика сначала заходилась гоготом от её нелепого вида, а потом, понимая всё несчастие этой нелепости, обливалась слезами. Режиссёр театра в Сталинграде Борис Иванович Плясецкий звал Раневскую в одну из своих постановок. «Что же я буду играть? Ведь роли-то нет для меня», – вопрошала Раневская. «А мне это не важно. Важно, чтобы вы там были. Сыграйте то, что сами сочтёте нужным». Так она стала ещё и соавтором для своих ролей.

Она постоянно маялась бездомностью и безденежьем. Но всегда появлялись люди и выход. Чтобы раздобыть контрамарку в театр, например, Фаина Фельдман могла, заглянув в окошечко администратора, вкрадчиво и убедительно посетовать: «Извините, пожалуйста, я провинциальная артистка, никогда не бывала в приличном театре, у вас не найдётся контрамарочки?» Довольно часто контрамарка находилась. Провинциальную артистку она вообще выставляла на передний план. Эта рекомендация обычно живо снимала первую стружку с очень серьёзных москвичей и располагала к непринуждённому общению.

В Камерном театре Фаина Раневская играла с начала 30-х годов. Роль Зинки в «Патетической сонате» – то ли белошвейки, то ли шлюхи, которая жила на третьем этаже крутой авангардной декорации. Добротной с виду, но всё-таки театральной и, главное, высокой. Высота вводила Раневскую в травматическое исступление, её все репетиции трясло, она заикалась, роль не клеилась. Во втором этаже, по задумке, жил в богатой квартире генерал со своей семьей, а на первом – всякий разный люд. Это был захватывающий детектив с любовным треугольником, окутанным идеологическим становлением: поэт влюблён в Марину, дочь украинского националиста, в поэта влюблена Зинка – вредоносный для режима элемент, но её можно переделать. Сын генерала, который в начале спектакля приходил взять с неё плату за жильё и взял натурой, в конце прячется у неё же от патруля матросов, что рыщет по его душу. Интриги, страсти, шум. В одной из финальных сцен Михаил Жаров, игравший матроса, влетает по грохочущей декорации в покои Зинки, которая скрывает генеральского сынка, и та, с видом блатной, уверенной в себе девки, заикающимся шёпотом прежде всего заклинает: «М-м-и-шенька! Пожалуйста, н-не уходите, пока я не отговорю весь текст!» А через минуту Зинка цинично сдаёт генеральского сына матросам и переходит на сторону красных. Репетировали её дебют в Москве. И к премьере она держалась на ногах уже уверенно.

Раневская, конечно же, мечтала попасть во МХАТ, и ставший к тому времени её близким другом Василий Качалов устроил встречу с Немировичем-Данченко. Раскрасневшаяся от волнения, она назвала мэтра не Владимиром Ивановичем, а Василием Степановичем. Боясь его возмущения, она вконец разнервничалась, разозлилась на себя и вылетела из его кабинета. Когда позже Качалов пытался сгладить ситуацию и объяснялся за Раневскую, Немирович-Данченко отрезал: «И не просите, она, извините, ненормальная. Я её боюсь». Но Раневская состоялась в Театре Советской армии с Вассой Железновой. Богатая владелица пароходной компании, убийца, любящая своих детей, при этом разрушившая их жизнь, да и свою, ради спасения – понятней этой героини в те времена было не найти. Фаина Георгиевна до последних дней не была довольна своей игрой, но после Вассы о ней стали говорить как об актрисе всерьёз.

Потом её пригласили в Малый театр, где режиссёр готов был даже писать под неё! Мысль о возможности ходить по той же сцене, по которой вышагивала Ермолова, Раневскую доводила до блаженных судорог, но разве партия это поймёт? В советском мире это скандал. Большевики не приветствовали «летунов», тех, кто в поисках себя или лучшего места в жизни переходил с предприятия на предприятие. «Летун разрушает производство» – был даже такой лозунг. Театрального мира это тоже касалось. Пришлось пережить скандал, хлопнуть дверью и съехать из общежития. Но на пороге новой жизни опять вышел конфуз: ведущие актёры Малого вдруг, то ли из боязни конкуренции, то ли ещё почему, стали возражать против прихода Раневской в труппу, а режиссёр Судаков, распинавшийся за её переход прежде, вообще исчез из виду. Был конец 30-х годов, теперь уже заслуженная артистка РСФСР Фаина Раневская снова осталась без работы и жилья – не привыкать. После войны она ещё семь лет работала в Театре драмы, сотрудничала с Театром Пушкина, а потом ещё почти 30 лет отслужила Театру имени Моссовета, дожив до своего «А завтра тишина».

Она не любила кино, но снималась в нём – как же упустишь, режиссёры выпрашивают. Маня Добрякова в фильме «Любимая девушка», тётушка Адель в «Новых похождениях Швейка», Роза Скороход, которая выбилась в люди в «Мечте», тапёрша с папироской в зубах из «Александра Пархоменко», Настасья Тимофеевна из чеховской «Свадьбы», знойная профессор медицины в «Небесном тихоходе», мачеха в «Золушке», спекулянтка Марго в «Лёгкой жизни». Не к ночи будет помянутым, но даже Иосиф Сталин сказал однажды о ней и Жарове: «Ни за какими усиками и гримёрскими нашлёпками артисту Жарову не удаётся спрятаться. Он в любой роли и есть товарищ Жаров. А вот товарищ Раневская, ничего не наклеивая, в любой роли всегда разная».

Вручая орден Ленина Фаине Раневской в 1976 году, Леонид Брежнев, конечно же, произнёс: «Муля, не нервируй меня!» Страшно представить хорошего человека в такую минуту – она взмолилась: «Леонид Ильич, так меня называют только хулиганы!» Товарищ Раневская стала актрисой и удобрила своим присутствием большое количество советского агитпропа и комедий, наспех снятых в конопавильонах обновлённой Родины. И глядя на эти работы, становится ещё раз понятно – такую махину харизмы и обаяния была не способна объять даже самая широкая камера. Англичане в 1992-м включили её в десятку выдающихся актрис XX века, а с ней рядом и по сей день поставить некого.

Она рассказывала, что помнила мать плачущей после известия о смерти Чехова. В тот день кончилось её детство. Она точно решила, что станет актрисой и отправилась делать себе биографию, которая до сих пор дорога миллионам зрителей, несмотря на то, что Раневской нет с 1984 года. Она не оставила собственных мемуаров, с этого начинается едва ли не каждый документальный фильм о ней. С этого для её поклонников начинается каждая новая книжка якобы о ней, где автор на фоне её биографии рассказывает о жизни её современников. Она несколько раз бралась их писать, но всякий раз уничтожала рукопись. И как бы ни отшучивалась при жизни Фаина Георгиевна, но эта глупая нерешительность сегодня стоит ей того, что наследием осталась горстка цитат, которые пересказывают её современники, добавляя в них немножко себя и сыгранных ею персонажей.