В Латвии раскрыта картотека КГБ. Весной будут открыты дела сексотов, их доносы, их действия по указке ГБ.
Я всецело приветствую этот шаг. Это и есть люстрация, даже если за ней и не последует решений о запрете на профессию и т.д. Очищение (люстрация) уже в том, что, во-первых, все желающие узнают, кто их друг, жена, сосед, сослуживец нынешний или бывший - порядочный человек или лжец, человек с двойным дном, строивший свою карьеру за счет близких, доверявших ему людей. Во-вторых, на долгие годы люди запомнят, что подлость скрыть не удается. Позор и презрение к тайному пособнику тоталитарного режима увы, коснётся его потомков. Юридически они неповинны, но нравственно им придется нести бремя отца сексота, бабушки сексотки. Тяжелое бремя.
В России надо будет осуществить это обязательно после конца путинского режима. Думаю, что ненависть к нынешнему чекистскому режиму скоро станет столь сильной, что разоблачение агентов КГБ и ФСБ будет приветствовать почти всё общество.
Важно понимать, что сотрудничество с "органами" всегда было добровольным, как и подпись кровью договора с чертом. Черт прельщал, угрожал, но он не мог принудить. И чекисты - тоже. В свободном согласии на гибель души и была "вся фишка".
Расскажу о том, как вербовали меня.
Поскольку я был сыном номенклатурного работника, КГБ не мог оперировать со мной без согласия отца. Таковы были условия отношений "органов" с "партией" после 1955 г. Когда я учился в МГИМО офицер КГБ многократно приходил к отцу на работу и просил разрешения вызвать меня на "профилактическую беседу". Отец всегда отказывал.
Более того, помню, в 1966 г. (мне 14 лет) мы пошли с отцом на вечернюю прогулку по Дорогомиловской набережной. И вдруг он мне сказал "Андрей, никогда не соглашайся на работу с КГБ или в КГБ, ни за какие посулы, ни при каких угрозах. Если уж будет невмоготу - вступай в "партию". Но сотрудничество с КГБ ломает человека так, что он не сможет оправиться от этого никогда". Я не исключаю, что отец имел сам этот опыт, дай Бог, если ошибаюсь, и он знал о чём говорил. Этот завет отца я исполнял свято.
И вот, только я закончил МГИМО и стал работать в Институте востоковедения АН СССР (т.е. когда моя формальная защита от "органов" исчезла), как произошла попытка вербовки. В ноябре 1973 г. в Отдел Юго-Восточной Азии, где я работал, позвонили и спросили меня. Секретарша Лена позвала к телефону. - Я слушаю. - С Вами говорят из КГБ. - Голос показался мне знакомым и я, уверенный в розыгрыше друзей, начал шутить - Конечно, может быть из Сигуранцы, или Интеледжес Сервис, или Сюрте Женераль? - Голос на том конце провода заметно смутился и почти виновато - нет, перестаньте дурить, с вами говорят из КГБ. Мы хотим с вами встретиться. Сейчас я вам сообщу, куда вам надо прийти. - Никуда я не пойду. Времени нет и желания тоже. Если очень хотите, вот, через час я пойду домой, готов встретиться на углу Кривоколенного переулка и Мясницкой (советских названий я не употреблял) - Это Кирова? - Считайте, что да. - Хорошо. Мы вас встретим.
Я был уверен, что никого не будет и шел, почти забыв о разговоре, разглядывая разрушающийся дом Венивитинова. Но на углу Мясницкой ко мне подошел человек в кепке, совершенно неприметный, с косящим глазом. - Андрей Зубов? - Да. Он показал удостоверение. - Пойдемте. - Нет, я занят, говорите здесь. Дальше всё было банально. Предлагал сотрудничество, писать "справки" на коллег. Вы поедете в Таиланд, мы Вам поможем с диссертацией. Вот, Ваш друг NN работает с нами и уже съездил в Лаос. NN был моим добрым приятелем и хорошим малым. Слова агента меня огорчили, но в Лаос он правда съездил только что. - А как Вы поможете с диссертацией, вы по тайски читаете? - Мы поможем организовать защиту. -Спасибо, я сам. - Сотрудничать будете? - Увы, но нет, твёрдо сказал я, помня завет отца. - Смотрите, будут сложности, обращайтесь.
Кажется, на этом мы расстались. Больше меня вербовать не пытался никто и никогда. Слава Богу!
Иметь двойное дно, лгать близким, доносить на друзей и коллег может стать привычкой, но душу это и вправду ломает и добром не кончается никогда. NN убили в подъезде в лихие девяностые. Мне очень его жаль. Он действительно помогал мне с диссертацией, а писал ли на меня "справки", Бог весть. Ни о чём серьезном я с ним больше не говорил.
