Куда исчезали продукты из Ленинграда в начале 90-х годов? Виталий Мутко и эшелоны с сахаром. Беседа с депутатом Ленсовета 21-го созыва Станиславом Сухарским
Радио "Свобода" продолжает цикл воспоминаний людей, оказавшихся центре политической жизни в 90-х годах прошлого века. Не всем им выпала доля стать известными историческими персонажами. Но каждый из них, так или иначе, столкнулся с политическими событиями, а то и оказался в их эпицентре.Сегодня воспоминаниями делится депутат Ленсовета 21-го созыва, бывший старший участковый инспектор 39-го отделения милиции Колпинского РУВД Станислав Сухарский. Судьба его сложилась так, что сразу из отдела милиции, где он работал старшим инспектором, он попал в Ленсовет, стал секретарем постоянно действующей комиссии по вопросам законности, правопорядка и работы правоохранительных органов, а затем - помощником Марины Салье, председателя комиссии по продовольствию. Сейчас Станислав Сухарский живет в Новогородской области. Он построил дом на месте помещичьей усадьбы и завел большую пасеку.
- Станислав, как Вы стали депутатом Ленсовета?
- Когда в 1989 году шли выборы в местные советы, я был участковым. И начальник милиции предложил поставить мою фамилию в список кандидатов в депутаты Ленсовета. Я согласился. Когда я стал депутатом поселкового совета, я сказал, что в нашем поселении Саперное нет газа, плохие дороги и множество других проблем. Что я мог сделать как депутат поселкового совета? Ничего. Эти вопросы можно было бы решить только на уровне городского совета.
Через день мы сидим на совещании у начальника милиции, вдруг звонок. Он снимает трубку, говорит, потом смотрит на меня и спрашивает: «Тебя что, выдвинули кандидатом в депутаты Ленсовета? Позвонили от коллектива мебельного комбината». Все посмеялись. Я был, по-моему, восьмым или девятым в списке кандидатов от нашего 149-го округа. Вместе со мной от нашего РУВД выдвигался начальник милиции Дроздов Юрий Степанович. За меня решили проголосовать не только мои коллеги, милиционеры, но даже судимые, поднадзорные мужики сказали, что будут голосовать за меня, поддержали. Проходит первый тур, и я выхожу на первое место. Дроздов – на третьем. Каждую среду у нас были спортивные занятия в Металлострое - по борьбе, в футбол гоняли, бегом занимались. Одеваемся после сауны, и вдруг ребята говорят, что начальство приехало по мою душу. Выходят из машины Дроздов, замполит, начальник 39 отделения милиции. Вызывают меня в раздевалку, я выхожу в одних плавках. Мне говорят: «Так, ты уже депутат поселкового совета. Ты завтра же снимаешь свою кандидатуру! Тебе в Ленсовете нечего делать. Мы тебе дадим хорошую должность, присвоим очередное звание, а сейчас тебе надо сняться». Я спрашиваю недоуменно: «Как же я сниму свою кандидатуру? Я здесь веду кампанию. Меня здесь все знают. Я что, должен всех обмануть? Вы что, мне квартиру в другом месте дадите? Мне будет стыдно перед людьми». «Ну, ты подумай!». И я думаю: «Господи! Как бы мне эти две недели продержаться!». Прошли выборы, и с каждого участка мне ребята звонят и сообщают, что я прошел, поздравляют. Так я и стал депутатом.
- А как вы стали помощником Марины Салье?
- Во время работы Ленсовета с продовольствием стало очень напряженно, в Ленинграде мяса хватало на два-три дня, если прекратится ввоз, продукты просто пропадали, а исполком, вместо того, чтобы заниматься этой темой, блокировал не только свою работу, но и нашу. В Ленсовете был создан специальный Комитет по продовольствию, в который направлялись по одному-два человека от каждой комиссии. От нашей комиссии туда делегировали меня и Александра Аникина. И первое расследование было сразу после выступления по телевизору Александра Невзорова, который рассказал о том, что на путях стоят составы с сахаром, а в городе его нет. И меня вместе с Александром Аникиным отправили курировать такую станцию, отслеживать, сколько там вагонов с сахаром, машин, сколько и куда забирается. Первые несколько дней мы занимались этим вдвоем, а потом Александр занялся своими делами, и я остался один. А накануне Анатолий Собчак распорядился направить военнослужащих на разгрузку этих эшелонов. Я работал так: приезжает состав, я записываю: сколько тонн привезли, откуда. Приезжает машина, я записываю ее номер, отмечаю, сколько тонн и куда она увезла. Все пишу.
- А продовольствием в Ленинграде тогда, в частности, занимался Виталий Мутко – тогдашний председатель комитета мэрии по социальным вопросам?
- Раз в неделю Мутко собирал у себя всех потребителей этого сахара, директоров ликеро-водочных заводов, кондитерских фабрик и других предприятий. И они отчитывались перед ним о том, сколько получили сахара, сколько за ними числится, сколько ушло на продажу. И вот стоит один из таких директоров и начинает отчитываться. Я сразу открываю свой «талмуд», смотрю, сравниваю и думаю: «Что он несет?!». Он заканчивает, я поднимаю руку, Мутко спрашивает: «Что у вас?». Я обращаюсь к этому директору и говорю: «Вы получили не столько-то сахара, как вы сказали, а на сотни, даже не на десятки тонн больше!». Мутко после совещания просит остаться. Но выступает директор другого предприятия, и опять такое же огромное количество сахара оказывается в неизвестном месте. Я опять сказал Мутко, но он вообще никак не прореагировал на мои слова.
Тогда мы подключаем ОБХСС. С нами стал работать еще один сотрудник милиции. И, когда мы все перепроверили, то оказалось, что я еще не дописал огромную часть сахара, который исчез. Управление ОБХСС забирает у меня эти дела и якобы этим занимается. Они мне были обязаны сделать отчет по моему депутатскому запросу о том, как они прореагировали на обнаруженные нарушения. Месяц проходит. Ничего. Я звоню туда, мне отвечают, что сейчас ко мне направят человека. Приезжает какой-то молодой парнишка и на коленях, со слезами на глазах начинает меня уговаривать: «Вы извините! У меня двое детей! Мне надо как-то работать! А меня выгонят, если я буду проводить расследование!». Я обращаюсь к его совести, говорю о том, сколько людей в городе страдают без сахара. Потом махнул рукой, забрал у него все материалы.
А при КГБ тоже был создан чрезвычайный комитет по продовольствию. Я приезжаю туда, отдаю им все материалы. Они у меня там и пропали. И знаете, что меня больше всего поразило? Ладно там, с этим КГБ, с этим сотрудником ОБХСС… Больше всего меня поразило, что курирующий это вопрос Виталий Мутко больше ни разу не поинтересовался ни тем, что с материалами, которые я собрал, ни тем, что с сахаром, который десятками, сотнями тонн исчезал!
В том же году я приехал на дачу и ночью я проснулся из-за того, что она горела. Дом потушили. Сказали, что это поджог. А перед этим я выступал по телевидению и по радио по этому вопросу. После моего выступления мне позвонил начальник 1-ой спецколонны и пригласил меня к себе в гости, поговорить. Я его пригласил к себе в кабинет. Разговор на этом закончился. Я связал поджог дачи с этим сахаром. Спустя годы я узнал от одного сотрудника милиции, что подожгли мою дачу сами милиционеры по указанию одного человека. Они подожгли мою дачу и дачу начальника уголовного розыска.
- Станислав, а правда, что охрана Анатолию Собчаку была выделена по инициативе КГБ?
- Да. К нам в комиссию поступило обращение из КГБ, и мы рассмотрели это обращение, поддержали его. Такое действительно было. Не знаю, насколько было обосновано это обращение: никаких фактов сообщено не было. Раз обратились от КГБ, значит, посчитали мы, это было чем-то обосновано. Они же не имели права нам предоставить свои оперативные разработки.
- Какой Вы запомнили Марину Евгеньевну Салье?
- Я до сих пор я восхищаюсь этой женщиной и тем, как ответственно она относилась к происходящему. Когда был августовский переворот ГКЧП в 1991 году, Марина Салье возглавила группу депутатов. Я был на даче, но, когда услышал об этом по радио, сразу же приехал к ней в Мариинский дворец. Мне и Виталию Холманскому выдали мандаты, в которых было указано, что все структуры власти должны нам подчиняться. Я поехал в Гатчину и там встретился со всеми сотрудниками ГАИ, которым было дано указание немедленно сообщать о перемещении войск в пригородах Ленинграда. Эту информацию мы потом передавали Марине Салье.
Перед Мариинским дворцом собралось очень много людей, причем в основном молодых. И, знаете, очень многие из них были вооружены. В тот первый день путча по просьбе Марины Салье я отправился на ночь с группой молодых людей в помещение одной военной радиостанции, через которую мы должны были получать информацию из Москвы. Когда я пришел к этим ребятам, то увидел в шкафу два противотанковых гранатомета. Ребята шутили: «Один танк-то мы уж точно уберем, если они сюда сунутся!». На руках у горожан было много оружия.
- А каким Вам запомнился Анатолий Собчак?
- Ему, конечно, многое приписывают, например, инициативу переименования города из «Ленинграда» в «Санкт-Петербург». Зря. Первое предложение об этом мы услышали от депутата Виталия Скойбеды. А где сейчас Скойбеда? Где-то скрывается, якобы в Грузии. Скрывается потому, что его преследует Валентина Матвиенко, с которой он судился (подробностей я не знаю).
О Собчаке у меня сложилось мнение после того, как я один раз с ним общался. Однажды меня вызвал заместитель председателя Ленсовета Игорь Кучеренко и попросил решить вопрос о выделении какому-то детскому садику мебели, которую этому садику пообещал Анатолий Собчак. «У вас в Металлострое есть в колонии «Пятерка», мебельная фабрика. Вот тебе список мебели. Съезди туда, договорись о покупке», - попросил он. Я поехал, договорился с начальником колонии, приятной женщиной. Мы с ней обошли фабрику, отобрали образцы мебели. И когда мебель была готова, и надо было ее выкупать, Собчак вдруг вызывает меня к себе в кабинет и начинает на меня орать: «Что за мебель!?» Я отвечаю: «Какая была заказана, такую и закупили!». «А вы цену посмотрели?!». «А вы мне сказали, в пределах какой цены заказывать?». Короче, я хлопнул дверью и ушел. Думаю: «Он – такой же депутат, как и я, и будет еще на меня орать?». Вот такая была у меня встреча с Анатолием Собчаком.
