Если эта противоречивая идея получит признание, она может радикально изменить наше отношение к старению.
У каждого Циклопа был один глаз, потому что, как гласит легенда, мифические гиганты поменялись с богом Аидом на способность видеть будущее. Но Аид обманул их: единственное видение, которое показали Циклопам, это день, когда они умрут. Они несли это знание в своей жизни как бремя - бесконечную пытку быть предупрежденным и все же неспособным ничего с этим поделать.
С древних времен старение считалось чем-то просто неизбежным, неотвратимым, естественным. «Естественными причинами» давно объясняют смерть стариков, даже если они умерли от признанного патологического недуга. Древнеримский медик Гален еще во II веке нашей эры утверждал, что старение - это естественный процесс.
С тех пор его мнение о том, что человек может умереть просто от старости, считалось истиной. Мы рассматриваем старение как совокупность всех других состояний, которые становятся все более распространенными с возрастом - рак, слабоумие, физическая слабость. Однако все это говорит нам об одном - что мы заболеем и умрем; и мы никак не может это изменить. У нас не больше власти над своей судьбой, чем у Циклопа.
Но все большее число ученых ставят под сомнение наше основное представление о старости. Что, если бы вы могли бросить вызов своей смерти или вообще предотвратить ее? Что, если множество болезней, которые досаждают нам в старости, - симптомы, а не причины? Что изменится, если мы будем относить старение к болезням?
Дэвид Синклер, генетик из Гарвардской медицинской школы, стоит в первых рядах этого движения. Медицина, утверждает он, должна рассматривать старение не как естественное следствие груза пошедших лет, а как заболевание само по себе. Старость, по его мнению, является просто патологией и, как и все патологии, может быть успешно вылечена. Если бы мы назвали старение по-другому, это дало бы нам гораздо больше возможностей для лечения ее, а не болезней, которые ее сопровождают.
«Многие из наиболее серьезных заболеваний сегодня являются спутниками старения. Таким образом, определение молекулярных механизмов и методов лечения старения должно быть неотложной задачей, - говорит он. - Если мы не будем лечить основную причину старения, мы не сможем продолжать линейный, восходящий прогресс в направлении увеличения продолжительности жизни».
Это небольшой сдвиг, но у него большие последствия. То, как болезнь классифицируется и рассматривается группами общественного здравоохранения, такими как Всемирная организация здравоохранения (ВОЗ), помогает устанавливать приоритеты для правительств и тех, кто распоряжается средствами. Регуляторные органы, в том числе Управление по контролю за продуктами и лекарствами США (FDA), имеют строгие правила, определяющие, на какие недуги должно быть направлено лекарство, получившее одобрение, и на каких условиях его можно назначать и продавать. На сегодняшний день старения в списке нет. Синклер говорит, что так и должно быть, потому что иначе огромные инвестиции, необходимые для нахождения методов борьбы с недугом, не появятся.
«Работа по разработке лекарств, которые могли бы потенциально предотвращать и лечить большинство основных заболеваний, идет гораздо медленнее, чем следовало бы, потому что мы не признаем старение медицинской проблемой, - говорит он. - Если бы старение было поддающимся лечению заболеванием, тогда деньги шли бы на исследования, инновации и разработку лекарств. А сейчас какая фармацевтическая или биотехнологическая компания может направлять свои средства на старение как на недуг, если его не существует?». По его мнению, у старения должен быть «самый крупный рынок».
Именно это беспокоит некоторых людей, которые думают, что золотая лихорадка на «антивозрастные» препараты установит для общества неправильные приоритеты.
Это «превращает научную дискуссию в коммерческую или политическую», говорит Элин Слагбум, молекулярный эпидемиолог, работающая над вопросом старения в Медицинском центре Лейденского университета в Нидерландах. Она считает, что восприятие возраста как излечимой болезни смещает акцент со здорового образа жизни. Вместо этого она утверждает, что политики и медики должны прилгать больше усилий для предотвращения хронических заболеваний в пожилом возрасте, поощряя людей вести более здоровый образ жизни, пока они еще молоды или находятся в среднем возрасте. В противном случае, власти дают публике понять одно - «мы ничего не можем сделать с возрастом, пока вы не достигнете того порога, когда вы быстро стареете или заболеваете, тогда мы будем давать вам лекарства».
Другое распространенное возражение против гипотезы о старении как болезни заключается в том, что навешивание на пожилых людей ярлыка «больные» усугубляют стигматизацию, с которой они уже сталкиваются. «Эйджизм – самое крупное из существующих сегодня в мире мировоззрений, - говорит Нир Барзилай, директор Института исследований старения при Медицинском колледже Альберта Эйнштейна в Нью-Йорке. – Стареющие люди подвергаются нападкам. Их увольняют с работы. Они не могут найти новое место. И что теперь, нам обратиться к людям с таким количеством проблем и сказать им: «Вы больны, у вас болезнь»? Это медвежья услуга для людей, которым мы пытаемся помочь».
Не все согласны с тем, что это должно быть клеймо. «Я за то, чтобы называть старение болезнью, - говорит Свен Бултерийс, соучредитель Общества продления здоровой жизни, некоммерческой организации в Брюсселе, которая считает старение «универсальной человеческой трагедией» с коренной причиной, которую можно найти и устранить. - Мы не говорим больным раком, что называть это болезнью оскорбительно».
Несмотря на слова Синклера о «линейном, восходящем прогрессе», продолжительность человеческой жизни остается вопросом без ответа. Основной вопрос звучит так: должны ли люди вообще умирать? Если бы мы нашли способ лечить старение и бороться с ним как с болезнью, будем ли мы жить веками, даже тысячелетиями? Или есть некий предел?
Природа предполагает, что бесконечная жизнь возможна. Наиболее известным примером, пожалуй, служат сосновые деревья Северной Америки, которые считаются биологически бессмертными. Они могут погибнуть - вырубленные топором или ударом молнии, - но если их не трогать, они не рухнут от старости. Некоторые считаются молодыми даже в возрасте 5000 лет. Их секрет остается нераскрытым. Другие виды также демонстрируют признаки биологического бессмертия, в том числе некоторые морские существа.
Подобные наблюдения привели многих к утверждению, что продолжительность жизни может быть значительно увеличена при правильном вмешательстве. Но в 2016 году громкое исследование, опубликованное в журнале Nature, показало, что человеческая жизнь имеет жесткий предел, составляющий около 115 лет. Эта оценка основана на глобальных демографических данных, показывающих, что улучшение выживаемости с возрастом, как правило, снижается после 100 лет, и что показатель продолжительности жизни человека с 90-х годов не увеличивался. Другие исследователи оспаривают методику анализа.
Барзилай говорит, что усилия по борьбе со старением необходимы, несмотря ни на что. «Мы можем поспорить о сроках - 115, 122 или 110 лет, - говорит он. - Сейчас мы умираем до 80 лет, поэтому у нас может быть еще 35 лишних лет. Так что давайте сначала заберем себе эти годы, а потом поговорим о бессмертии или о чем-то среднем».
