Это же смешно.
Лежим и смотрим, как на экране носятся, прыгают, плавают, поют. И жалуемся.
И пишем фельетоны.
А если и они захотят лежать, кто будет носиться на экране?
Скажи спасибо, что есть чего включать.
Что кто-то не лежит в этот момент, а электричество тебе дает сзади в штепсель, чтоб он впереди на экране завелся и заголосил.
Что кто-то тебе бесконечный сок показывает, бесконечное пиво. Пей, мол, Вася.
Воду кто-то тебе все-таки качает.
Газ для кухни, чтоб еду сварить.
А как сварить, тебе Макаревич покажет.
И куда пойти сытому.
И что надеть. И как надеть...
И как сидеть за столом.
И где отметить праздник.
И смотри, смотри, смотри — у кого-то наводнение, смотри, как люди мучаются, — а у тебя ничего.
Смотри, смотри, как стреляют, пленных берут, по горам карабкаются, — а ты дома с семьей у государства лежишь, все это наблюдаешь.
Смотри, смотри — голодают, страдают, болеют, а ты пива выпил и пультом перебираешь: голодного не хочу, смешного хочу. На! Смешного — на!
Раньше лежал — показывали демонстрации, парады, съезды.
Сейчас лежишь — наводнения, аварии, грабежи. Что интереснее?
Лежи, не вставай, я сам скажу: авария в сто раз лучше съезда.
Съезд — жалеешь, что не попал.
Авария — радуешься, что не попал.
И в наводнении не участвовал.
И в самолете не разбился.
Столько радости, сколько сейчас, никогда не было.
И тихо собой гордишься — нет, я умней, душу-радость вынь на стол! Я ловчее, я изворотливее. Нигде меня не было.
Все взрывается, падает, горит — а я целый.
Со всеми извращениями познакомился, все повидал, ФСБ нагрянуло, пленку развратную предъявило — а меня там нет.
Баня, бабы, прокуроры, журналисты — а меня нет.
Наслаждения не испытал, так и разоблачения не перенес, тряся большим белым животом над своей сотрудницей.
И в атаку как бы ходил, и стрельбу как бы слышал, а в плен не попал. В списках нет, в яме нет, в кровати есть!
Огромное счастье — видеть настоящую кровавую героическую жизнь и в ней не участвовать.
