Набекрень любила спать в прохладе. Она всегда приоткрывала на ночь окно, и какой-то там ураган не мог повлиять на этот ритуал. Как ни умоляли мужчины, но она не разрешила им лечь спать на холодном полу. Находясь в своём доме и будучи уволенной, женщина проявляла заботу насильно (имела право). По её словам, первым делом у гостей пострадают почки: они будут либо застужены, либо отбиты за нежелание быть здоровыми.
Спать пришлось втроём на деревянной кровати: Набекрень — посередине, мужчины — по краям, для равномерного распределения тепла. Паша полночи не смыкал глаз. Караулил. Они с Толиком договорились дежурить по очереди на тот случай, если Ольга Прокофьевна начнёт вертеться во сне.
Паша предложил промышленному альпинисту пятьсот рублей за право лечь с краю, а не у стены. Так было больше шансов спастись на случай резкого поворота тяжелого корпуса Набекрень. Толик обиделся таким расценкам на свою жизнь, но деньги взял. Его принесло сюда ветром аж из самого центра города, а на дорогу назад не было ни гроша.
Проснулся Паша с первыми перфораторами. Как только пробило девять утра, соседи сверху начали штробить пол, а те, что снизу, делать розетки в потолке. Изнеженный загородной жизнью в частном доме, Паша не был готов к суровой городской действительности и начал бодрствовать. Набекрень и Толик сопели в унисон. Они были народом привыкшим. Толик вообще жил в общежитии коридорного типа, он давно уже использовал вместо берушей тупые концы отвёрток.
Не желая общаться с газовой колонкой, Паша чистил зубы ледяной водой и, слушая, как в стояке через стенку кто-то смывает куб щебёнки (не иначе), он неосознанно начал переоценку жизненных ценностей.
Бытовой ад продолжался. До кухни Паша добирался минут сорок. В домофон постоянно звонили и просили открыть дверь. Подъезд многоквартирного дома в среду утром был популярней, чем биржевой рынок и областная больница вместе взятые.
Телефонные операторы, сборщики макулатуры, покупатели старой бытовой техники и продавцы газовых счетчиков: Паша запускал всех подряд и внешние враждебные силы чувствовали его слабость, продолжая набирать номер квартиры Набекрень. Терпение его закончилось на кровельщиках, пришедших для устранения последствий урагана.
― Это не проходной двор! ― крикнул он в трубку и отключил домофон.
На кухне Паша смог отыскать зёрна кофе и турку. Залив половину газовой плиты и пол коричневой жижей, он всё же сообразил себе чашечку американо.
Обычно за завтраком мужчина читал новости в интернете, но сегодня он узнал их из вентиляционного отверстия. Соседка двумя этажами выше разговаривала со своей мамой. За пять минут женщины обсудили всю внутреннею и внешнюю политику страны, курс валют, погоду и покопались в грязном белье отечественных и зарубежных звёзд шоу-бизнеса.
Глядя на всё это, Паша вдруг ясно начал понимать, откуда у Набекрень такой нрав, а потом вдруг вспомнил про восемь детей и младшенькую, что играет в оркестре на тубе, и почувствовал, что задыхается.
Следующим проснулся Толик. Мужчина собирался поехать на работу и заканчивать монтаж рекламы на фасаде здания. Но по телефону ему сообщили, что его услуги больше не требуются ввиду отсутствия фасада после урагана.
Самый лучший выходной — тот, что не запланирован. Толик искал ключ от входной двери, когда из комнаты донеслось: «Куда собрался? А отработать ночлег?». Последняя поляна чёрных волос на затылке Толика благополучно поседела.
Набекрень встала с кровати и потянулась. Суставы раскатисто хрустнули.
― Что вам нужно? ― раздался дрожащий голос из прихожей.
― Яйца!
Промышленный альпинист попытался выломать дверь плечом. Не добившись успеха, он решил уйти тем же способом, что и пришёл ― через балкон, но Ольга Прокофьевна вовремя поймала летуна за шкирку.
― А ещё мука, молоко и масло, ― она сунула список ему в карман и только потом отпустила.
― Что у нас в планах? ― поинтересовался Паша.
― Блины, ― ответила Набекрень, следя за тем, чтобы Толик шёл в магазин и никуда не сворачивал по пути — её кулак в окне был лучшим навигатором и ориентиром одновременно.
― Я про развод.
― Думаете, ему вместо масла икру пробьют?
― Я про наш с Катей развод!
― Ах, это. Разводят после двух.
― Хотите сказать, что вы вернёте меня в семью до двух?!
― В два часа мне к зубному, так что нужно закончить до обеда.
В дверь позвонили.
Толик притащил продукты и уже собирался уйти, но был обречён на завтрак. Блины альпинист не любил. Он признался в этом только после того, как попросил третью порцию. Лицо мужчины блестело как церковный купол и быстро принимало подобную форму.
― Но как вы собираетесь так быстро нас примирить?! ― не унимался Паша.
― В вашем случае выхода только два: либо застукать вашу жену с любовником, либо пойти на подвиг. И тут и там не обойтись без помощи нашего нового знакомого, ― Ольга Прокофьевна кивнула на Толика, который, не в силах свободно дышать, проделывал новую дырку в монтажном поясе.
― Никаких любовников! ― заорал Паша, глядя на лоснящееся лицо альпиниста.
― Хорошо. Тогда романтический подвиг, ― пожала плечами Набекрень так, словно это предполагало что-то намного хуже.
В романтическом плане Паша был человеком практичным. Мужчина привык все вопросы решать деньгами. Подарки, еда, впечатления ― купить можно абсолютно всё, думал он и даже немного расстроился, когда Ольга Прокофьевна спросила у него о любимых цветах супруги.
― Может что-то посерьёзнее купить? Бриллианты или путёвку на выходные в Таиланд? Не думаю, что цветы ― серьёзный поступок, ― выпендривался он.
― Главное ― подача, ― равнодушно заметила Ольга Прокофьевна, а затем повернулась к Толику и спросила, ― сколько метров у тебя трос?
***
На сегодня у Кати планировался целый день совещаний и презентаций. Расстроенная положением своих душевных дел, она решила посвятить себя работе и с самого утра согнала всех коллег в свой кабинет, чтобы им тоже стало плохо.
После того, как выяснилось, что Артур ― банкрот и проныра, которого придавило нефтепроводом где-то в Сибири, и ни о какой сделке года и речи не шло — всё пошло под откос. Катя рвала и метала. Мужчины были ей противны. В её глазах они все были обманщиками, жуликами и предателями. За один косой взгляд она уволила доставщика воды, который, к слову, на неё даже не работал. С каждой минутой её стервозность набирала обороты и грозила не только массовым сокращением штатов, но и расстрелом из степлера, который она постоянно перекладывала из руки в руку.
Коллеги пытались её успокоить ― подкладывали на стол графики с перспективами, а в кофе подливали ви́ски из личных фляг, но Катя всё это проглатывала без должного эффекта. В конце концов, когда она построила всех в шеренгу и собиралась произнести свой самый страшный приговор, за её спиной, на высоте семидесяти метров, раскачиваемый на ледяном ветру и держащий охапку синих ирисов, возник Павел.
― Ваш муж…― начал было говорить кто-то из коллег.
― Бабник и козёл! ― подхватила Катя.
― Ваш бабник и козёл здесь! ― весь мужской коллектив с радостью начал тыкать пальцами в сторону окон. Козёл появился как раз вовремя. В такие времена козлы — на вес золота. На них спускают все грехи. Но этот козёл был каким-то дохлым, чем сильно огорчал мужскую половину офиса.
― Паша?! ― у Кати непроизвольно отвисла челюсть и выпал степлер из рук.
Раскачивающийся на холодном ветру Паша, к которому скотчем привязали букет цветов, был без сознания. В какой-то момент его так сильно мотнуло ветром, что он впечатался лбом в окно, издав глухой стук, и, наконец, ожил. Осознав, где он, Паша пожалел, что выбрал путь романтика. Проще было бы набить морду любовнику, ну или хотя бы изобразить негодование и обиду.
Барахтаясь, как жук, который перевернулся на спину, и радуясь тому, что согласился на памперсы для взрослых, Паша, наконец, достал из внутреннего кармана текст и бескровными губами начал выкрикивать в атмосферу слова любви, иногда прерываясь на слёзы. Через пять минут отошедшая от шока Катя, наконец, открыла окно и попросила Пашу повторить.
Лицо мужчины уже мало чем отличалось по цвету от ирисов. Он начал повторять, но губы его уже не слушались. Он кричал: «прости», но до Кати доносилось лишь «расти». Он кричал: «люблю», звучащее как «убью».
― Что тебе нужно?! ― не выдержала Катя.
― Вернись ко мне!
― Нет! Ты меня предал!
Паша прочитал инструкцию, которую ему написала Ольга Прокофьевна на другой стороне листа и окончательно раскис. Глянув на гудящий снизу проспект, затем — на Набекрень, стоявшую этажом выше, к которой он был привязан тросом как к якорю, Паша из последних сил заявил о своей любви и намерении разбиться в случае отказа. И потянулся дрожащими пальцами к карабину, чтобы отстегнуться. В тонкости кишки Паши не сомневался никто, поэтому Катя решила не менять решения и уже собиралась закрыть окно. Паша повременил ещё немного, надеясь, что манипуляции сработают, а после, издав тяжелый всхлип, открутил фиксирующий замок и отдался на волю ветра.
Ахнув, Катя прилипла к окну, а вместе с ней — и весь остальной офис, а ещё Толик, чья фамилия значилась на страховочной обвязке.
Следом за ним, словно ястреб, в бездну рванула Ольга Прокофьевна, держа в одной руке чемодан, который раньше никогда не открывала, в другой ― ремень. Ближе к семнадцатому этажу её пальцы схватили Пашино ухо, отчего мужчина взвизгнул. Чемодан раскрылся, удар — в воздухе раскрылся купол парашюта, ухо стало на три сантиметра больше.
― Отпустите! Я не хочу жить! ― кричал Паша.
― Придётся! ― объявила Набекрень, ― ты в журнале по технике безопасности расписался.
Высоты не хватало, скорость падения росла. В полёте Набекрень провела короткий инструктаж по приземлению и приказала жить долго. Приземление получилось жёстким: Паша получил несовместимые с гордостью удары ремнём по заднице.
― Почему отошли от инструкции?! ― спросила командным голосом Набекрень, когда всё закончилось.
Паша не успел ответить. Его шею стиснули объятия жены, перекрыв доступ к голосу. В процессе Катя определялась: хочет ли она его удушить полностью или прощает.
Набекрень посмотрела на часы. До приёма у стоматолога оставалось пятнадцать минут. Собрав парашют назад в чемодан, домработница вручила начальству конверт и поспешила удалиться.
***
Вечером Паша, Катя, Платон и Пуся сидели возле нового камина.
Паша и Катя обсуждали новую стратегию бизнеса. Какой-то богатый индус по имени Джитендра написал Кате на почту и предложил сотрудничество. Он говорил о больших закупках и огромном непаханом рынке, а ещё почему-то благодарил за защиту в египетской тюрьме.
Платон дочитывал «Приключения Тома Сойера», а пудель-той спал и видел котлетные сны.
На журнальном столике лежало заявление на увольнение по собственному желанию, подписанное О. П. Набекрень.
Рядом лежал лист, написанный для Павла, перевёрнутый инструктажем кверху: «В случае отказа оставить Екатерину в покое и начать новую жизнь!».
***
Ольга Прокофьевна наблюдала в свой телескоп за размытыми силуэтами семейства, которое недавно взяла на поруки. План был выполнен, координаты вычеркнуты.
На плите в огромной миске томился бальзам, закипал чайник, в накрытой сковороде остывали котлеты. Ольга Прокофьевна готовилась к новому рабочему дню. Её телескоп был направлен на чьё-то окно, а ручка царапала лист бумаги, выводя новые координаты.
