"ВОЕННАЯ ЦЕНЗУРА" - Анатолий Стреляный

"ВОЕННАЯ ЦЕНЗУРА" - Анатолий Стреляный

Живо, с автоматной пальбой в небо, с хохотом, который можно было видеть, но не слышать из-за грохота, двигались по улице Пушкина, теперь Грабовского, восемь единиц русской бронетехники. Не сообразив, что к чему - это ведь был второй день войны - дорогу перед ними вздумал перебежать один местный житель. Колонна остановилась, веселые бойцы схватили этого человека, поставили его к забору и затеяли игру в расстрел: то поднимут на него автоматы, то опустят – и хохочут, хохочут, хохочут.

Так порезвившись, колонна двинулась дальше, на выезд из Ахтырки, чтобы следовать дальше: на Котельву, Полтаву, Киев, но сразу за городом, через какой-нибудь десяток минут, она была остановлена украинским огнем. От машин остались железные ошмётки, от людей не осталось ничего.

А тот человек с тех пор живет в постоянном страхе: ходит, оглядываясь, на ночь забивается в погреб, независимо от того, объявлена ли воздушная тревога, и все рассказывает и знакомым, и первым встречным, а то и пустому пространству, как веселые русские ребята во всем зелено-коричневом играли перед его лицом автоматами.

23 мая я поместил на своей ФБ-странице заметку под названием «Природа-мать». Вот она.

«Бомбёжки, обстрела опасаются все, но одни – спокойно, а другие впадают в такое состояние, что ничего с собой не могут поделать – разве что бежать за границу. Спокойных вижу каждый день у себя в Ахтырке. Кто-то где-то удивится, а я другого и не ожидал: много, очень много молодых женщин с детьми в колясках, на руках, у колен.

Среди этих женщин много красивых. В глаза бросаются белые лица – не бледные, а именно белые, поразительно белые (раса такая), свежие и спокойные. Этим женщинам, кажется, сам Бог велел быть в числе беженок, тем более, что они знают, что бомбёжка или налет может случиться в любой миг дня и ночи, но они и не думают никуда бежать.

Они просто недостаточно боязливые для этого.

Мои родственницы, мать и взрослая дочь, побежали в Польшу, как только рядом с их домом, недалеко от меня, взорвалась первая бомба. «Нас обеих как начало трясти – мы ничего не могли с собой поделать. Трясёт и всё!».

А одна из моих соседок не дрожала, даже когда стали вылетать одно за другим довольно капитальные окна её квартиры - и через пару часов принялась деловито «решать вопрос установки новых окон».

Мои окна оказались прочнее. «Вам будут завидовать», - сказала она со смешком.

«Всё дело в устройстве психики», - говорю ей и вдруг слышу от неё слова моей матери: «Так, всэ прыродою дієця» (всё деется природой)».

На эту заметку откликнулись 60 читательниц и читателей. Для меня это много. Приведу один, самый первый отклик.

«Знаю, господин Стреляный, - пишет Алла Супрун, - не ответите на мой комментарий. Впрочем…Первое, что делает нормальная женщина – старается уберечь своего ребенка. Трясете её или не трясет при этом, дело десятое. Устройство психики у жещин с белыми лицами не является признаком интеллеката, потому что если бы он там присутствовал, то они бы не подвергали смертельной опасности собственных малышей. Возможно, если бы они имели его, интеллекта, достаточное количество, то спасали бы своих детей – за границей в том числе. Почитайте и им порекомендуйте отчет Людмилы Денисовой о том, что вытворяли оккупанты над детьми в Харьковской области. Это же неподалеку от того места, где проживают белолицые женщины. Эта ваша заметка не просто манипулятивная, а опасная. Людям нужно объяснять, что оставаться под оккупантами опяно для жизни. Фу!».

Один мой приятель-журналист, с которым я поделился этой историей, пожал плечами: «Ты же сам говоришь, что каждый человек на Земле – цензор. Кто больше, кто меньше, кто мягче, кто жестче, но цензор. То есть, мы с тобой живем в окружении цензоров. В обычные дни и цензоры обычные, а в дни войны и цензоры вокруг нас военные».

Думаю, это не совсем так, хотя и близко.

Люди в данном случае руководствуются, кажется, не только цензурным инстинктом. Они просто переносят свое недовольство тем, что описано, на описателя. Обычное дело. Им, кроме того, надо, чтобы ты не только изложил то-то и то-то, но и дал этому «то-то» свою оценку. Причем, оценка должна быть правильной, то есть, полностью совпадать с ихней. «Я-то всё понимаю, как надо, а остальные-то читатели не такие умные, как я, а ты, автор, этого не учитываешь. Фу на тебя!».

Вчера было воскресенье. У пешеходного моста через речку Ахтырку увидел двух совсем молодых женщин с колясками. У каждой один крошечный ребенок дремлет в коляске, другой вертится у колен. Женщины, судя по всему, давно не виделись - обнимаются, щебечут, дети - тоже. Рядом - детская площадка, которой, можно сказать, нет цены. Там всё: качели, горки, карусели, какие-то лестницы, в общем, все, что требуется маленькому человеку, которому хочется куда-то карабкаться, прыгать, летать. На моих глазах все это используется по назначению, хорошо, что под присмотром матерей отцов, бабушек и дедушек (бывает и без них).

Смотрел на это все, сквозь детские голоса слушал кваканье лягушек с реки, шум распустившейся, наконец, листвы парка и думал. Ну, вот что я должен был бы сейчас сделать, чтобы мои читательницы и читатели не обвинили меня в потакании глупости и отсутствию материнского инстинкта у этих женщин?

Залезть на одну из железных горок, набрать полные легкие речного воздуха и так громко, чтобы слышала вся Ахтырка, приняться учить их жить?

«Вы что, - кричать, - не понимаете, что в любой момент над вами, и надо мною в том числе, может взорваться русская кассетная бомба и нас всех разнесет по частям в разные концы города? Ну-ка, марш все по домам, быстренько собрать самые необходимые манатки и прочь отсюда – в Польшу, Германию вплоть до Канады, пока вас там ждут, беспечные вы дурехи!»?

=====================

«Но и ты хорош, - сказал приятель о той заметке. – Вот зачем ты написал про эти белые лица молодых ахтырских мамаш-красавиц? Понятно: чтобы вызвать к ним симпатию. У кого? У нормальных людей. А то, что война делает ненормальными и вполне нормальных, ты не учел. Или учёл, да сделал им назло?».

Я честно ему сказал, что не думал об этом. Просто сообщил то, что было перед моими глазами: белые лица молодых красивых женщин под солнцем первого почти летнего дня.