Одного взгляда на этого деда было достаточно, чтобы понять: значок с
большими буквами "VIETNAM" на лацкане джинсовой куртки он носит не
просто так, он действительно там был и много чего видел. Он сидел на
лавочке неподалеку от знаменитой Стены Вьетнамского мемориала с именами
погибших на той войне, смотрел, не отрываясь, на цветущую вишню и,
глубоко и долго затягиваясь, курил.
Мне всегда интересны такие люди. Присев рядом, я спросил: "Сколько раз вы там были?"
Дед перевел взгляд с вишни на меня, приветливо улыбнулся и сказал, что
не слышал вопроса, потому что его "45 лет назад контузило, в последние
годы слух совсем хреновый стал, а слуховой аппарат пора или чинить, или
выбрасывать". Я повторил вопрос громче.
- Я на флоте служил. Четыре командировки, - ответил дед после небольшой паузы. - с 68-го по 74-й. Последняя в 74-м.
- То есть с самого разгара до самого конца?
- Точно. А у тебя что, отец во Вьетнаме воевал?
- Да нет, отец мой там не был. Он в Чехословакии несколько дней был в
68-м, но воевать, слава богу, не пришлось. Я из России, журналист,
просто путешествую здесь.
- Ух ты! - оживился дед. - Это ему
повезло, что воевать не пришлось. Война - это дерьмо, которое ты
носишь в себе всю жизнь. Никакое слабительное не спасает.
Он
потушил бычок в переносную компактную пепельницу и тут же закурил новую
сигарету. Я понял, что встретил человека, которого давно хотел спросить о
статье ветерана Вьетнама Уильяма Бройлза. Эту статью, опубликованную в
Esquire еще в 86-м, прислал мне пару месяцев назад близкий друг. Цитату
из нее я специально выписал себе в телефон.
- Сейчас я вам кое-то прочту, можно? - снова обратился я к деду. - А вы мне скажете, что об этом думаете, хорошо?
- Без проблем. Я никуда не спешу.
Я достал телефон, открыл записную книжку и процитировал:
"Война - это чудовищная, смертельная игра, но это именно игра, лучшая
из всех. А мужчины любят игры... Война чудовищна, безобразна, жестока,
было бы логично, если бы мы ее ненавидели. Но я подозреваю, что
большинству мужчин, прошедших войну, если они не перестанут себе лгать,
придется признаться, что где-то глубоко внутри она нравилась им,
нравилась больше, чем все, что им довелось пережить до или после. Что
они любили ее..."
Я читал громко, чтобы дед услышал каждое слово -
но в итоге каждое слово услышали все прохожие, некоторые с детьми. Я
поймал на себе несколько удивленных и возмущенных взглядов. Дед, видимо,
тоже обратил на это внимание, но, как выяснилось, прервал меня по
другой причине.
- Достаточно, - сказал он и пристально посмотрел
мне в глаза. - Достаточно. Я читал эту статью еще тридцать лет назад. И
все наши ее читали. И не только ее, таких статей много тогда было.
Понимаешь... Сначала, когда война началась, в газетах были восторги и
размахивание флагами. Потом, когда из Сайгона в Америку полетели гробы,
начались протесты и стало ясно, что мы вляпались, в газетах появилась
правда и всякий антивоенный пафос. А потом, при Рейгане, когда мы опять
стали размахивать флагами и вошли в Гренаду, газеты снова стали петь
гимны войне.
- Но это же не просто репортер пишет, а ветеран, такой же, как вы...
- На всякую блажь политиков найдется свой правильный ветеран, - дед
говорил это уже не просто громко, но еще и с сердитой горечью, которая
заставляла прохожих опасливо оглядываться и ускорять шаг. - Каждый раз,
когда политики начинают новую войну, находится "великий"
писатель-ветеран, который талантливо объяснит молодым идиотам, почему
убивать и умирать это самое крутое, что может случиться с мужиком в
жизни. Ты думаешь, мы таких статей не читали в свое время? Да перед
началом Вьетнама их вслух на школьных переменах зачитывали. Дерьмо!
- А как же военное братство, подвиг, самые интенсивные переживания победы над смертью?
- Победы над смертью? - дед снова затянулся, а потом резко выбросил
вперед руку с сигаретой, указывая на Вьетнамскую стену. - Вон на этой
стене все мои 26 друзей, да-да, тех самых братьев по оружию, которые
"победили смерть"! Это смерть победила всех нас, и тех, кто на этой
стене, и тех, кто выжил. И парня этого, Билли, которого ты цитировал,
она тоже победила. Слабак он, и слабак каждый, кто пытается оправдать
свою зависимость перед войной. Значит, ничего стоящего он не сумел
больше создать в своей жизни, ничего, что оказалось бы сильнее, важнее
этой тоски по войне.
- А вы сумели? - спросил я.
- Не знаю, -
спокойно ответил дед. - Но я точно знаю, что вся эта военная романтика -
дерьмо, которым травят себя старики, которым больше нечем похвастаться.
Себя и молодых, которые войну только в кино и видели.
- Ну а сюда-то вы зачем тогда приходите?
- А чтобы вот она увидела, как много славных парней, ее ровесников,
умерли только потому, что наши политики однажды решили доказать русским,
что они круче. -
И дед показал на девушку, которая только что
подошла к нашей скамейке. Рядом с девушкой притормозила
коляска-электроскутер, которыми здесь часто пользуются пожилые и
инвалиды. В кресле сидела грузная седая женщина с большим добрым лицом.
- Это моя жена, а это наша внучка.
Похоже, я не мог скрыть легкого удивления, и все трое заметили это.
Дело в том, что, в отличие от пожилых супругов, девушка была явно
восточных кровей - смуглая кожа, раскосые глаза...
- А я вот с русским журналистом о дерьмовой войне спорю, - доложил дед.
- Ну, русские о дерьмовой войне тоже кое-что знают, - внимательно глядя
на меня, сказала бабушка в инвалидном кресле. - У них Афганистан был...
- И не только Афганистан, - кивнул я.
- У нас тоже потом был Афганистан. Никто ничему не учится! - махнул
рукой дед и вдруг хитро улыбнулся, - Знаешь, а ты прав, кое-что из той
войны я вспоминаю с удовольствием. Вот тебе история. Я в начале 70-х
вывозил оттуда беженцев, тех, кому вьетконговцы точно бы голову
оторвали, если бы они остались. Там разные люди были - в основном, семьи
военных и просто богатые вьетнамцы. Так вот, встретил я там девчонку
местную, стройную, миниатюрную такую, женился на ней, привез в Штаты, а
она тут вон как растолстела, аж глаза округлились! Ходить сама ленится!
- Хватит уже одну и ту же идиотскую шутку по сто раз повторять! -
сердито остановила деда жена. - Он всегда, когда правду говорить
стесняется, так по-дурацки шутит. А на самом деле вот как все было. Он
сделал мне предложение перед своей последней командировкой. Я
согласилась. А оттуда он вернулся с двумя пятилетними узкоглазыми
близнецами, мальчиком и девочкой. Они были сироты, всю их деревню
разбомбили, родственников не осталось. Он решил их усыновить. И потом,
много лет спустя, сказал мне, что, если бы я тогда отказалась или
рассердилась, он бы на мне не женился. Теперь они выросли, у каждого
свои семьи. И это единственные наши дети.
- Тот мальчик стал моим папой, - вступила в разговор девушка. - А у тети четверо детей, так что у дедушки аж пять внуков!
- Ладно, ладно, все мои тайны выдали! - попыхивая очередной сигаретой,
проворчал дед и встал со скамейки. - Ну что, пойдем, а то солнце
садится...
Он повернулся ко мне и протянул руку:
- Рад был с
тобой поговорить, извини, что тебе кричать пришлось. Зато теперь ты
знаешь, что, кроме контузии, я привез с этой дерьмовой войны.
