Пройдёт ещё, возможно, несколько десятков лет, и об этой певице почти забудут. Она уплывает в лодке времени все дальше и дальше в прошлое.
В атмосфере официозности Шульженко сумела лавировать между Сциллой и Харибдой — лирическим обращением к человеческим чувствам и требованиями партийных чиновников. Она оказалась живучей эстрадной звездой, отлично чувствовавшей конъюнктуру, она была устойчива в абсурдной обстановке доносов и клеветы. Она смогла выполнить свою программу максимум и выжать весь тот объём счастья, на который было способно её время. Оказывается, чтобы добывать счастье, тоже нужно быть профессионалом.
У харьковчанки Клавы Шульженко голос был поставлен от природы, да и музыкальными способностями Бог девочку не обидел, но самолюбивому подростку карьера певички казалась слишком мелкой. Она видела себя на сцене, покоряющей сердца зрителей трагическими монологами Офелии или Джульетты. Благо, отличный драматический театр Синельникова находился недалеко от дома Шульженко. Клаве ещё не исполнилось 17, когда она вместе с подругой отправилась к режиссёру Синельникову на предмет поступления в труппу. Вероятно, мэтр был несколько ошеломлён наглостью девчонок, однако согласился посмотреть их программу.
Клава решила начать с песен, и подыгрывать ей на рояле попросили молодого человека с забавным именем «Дуня». Потом оказалось, что это был будущий известный композитор Исаак Дунаевский. Так сама судьба уже на первом серьёзном экзамене свела Клавдию с «нужным» человеком. В театр её тоже приняли с первой попытки. Дебютом Шульженко стала оперетта Жака Оффенбаха «Перикола».
Скоро выяснилось, что яркого драматического таланта у Шульженко не было. Клавдию все больше тянуло на эстраду, к песням, в которых не было сковывающих мизансцен, длинных монологов, сложных партнёрских отношений.
Настоящая карьера певицы началась для Шульженко в Ленинграде. Бывали вечера, когда Клавдия пела по три концерта за вечер на разных площадках. В 1929 году она попала на свой «самый главный» концерт, устроенный по случаю Дня печати — на сцене «Мариинки». Успех пришёл мгновенно — на бис её вызывали трижды.
Именно в Ленинграде про Шульженко была опубликована грязная статья о том, что певица бесталанна и никому не нужна.
Ненавижу! Ненавижу этот город!.. Стоит мне сюда приехать, как одни неприятности. Никогда! Никогда ноги моей здесь больше не будет.
- Упрашивать не будут, - мрачно сказал Коралли. - Не нравится мне эта статья. Это нехорошая статья. Такое чувство, будто кто-то донес на тебя.
- Что? Что ты говоришь? Кто может на меня донести? И зачем?
- Тот, кому не нравится, что ты имеешь слишком много аншлагов. Понятно? - Владимир выразительно посмотрел по сторонам, мол, не исключено, что подслушивают.
Клавдия в испуге зажала рот рукой. До нее стал доходить мрачный смысл того, что говорил муж. Но она и предположить не могла, кто бы это мог сделать из их окружения, коллег, друзей, знакомых… В Москве атмосфера тревоги, страха, ожидания таких ужасных стуков в дверь в ночное время была невероятно плотной, густой. "Лубянка" в Москве это совсем не то, что "Кресты" в Ленинграде.
Шульженко намекали, что надо быть ответственным человеком и докладывать о неблагонадежных. Шульженко отвечала, что таких не знает, что ее интересуют только песни. Потому Клавдии Ивановне доверяли. Она была тем редким человеком, который никогда и никого не предал.
С первых дней войны Шульженко начала выезжать на фронт, она не знала отдыха и сна, пела на аэродромах, в цехах, под бомбёжками, пела в пыли от проезжающих танков и в двадцатиградусный мороз. Остаётся удивляться самоотверженности, даже отчаянной смелости Клавдии Ивановны — она словно ставила рискованные эксперименты над собственным голосом. В первый год войны Шульженко дала 500 концертов в совершенно нечеловеческих условиях.
Визитной карточкой Клавдии Шульженко на долгие годы стал «Синий платочек» — песня с необычной историей. Однажды после очередного концерта к актрисе подошёл стройный молодой лейтенант:
«Михаил Максимов, — представился он. — Я написал песню для Вас. Долго думал, но все не получалось… Мелодию взял известную — „Синий платочек“, я её слышал до войны, а вот слова написал новые…»
Лейтенант протянул Шульженко тетрадный листок. Мелодия «Синего платочка» действительно была широко знакома. Её автора, польского композитора Иржи Петербугского, знали как создателя исполнявшегося чуть ли не на каждом шагу танго «Утомлённое солнце». Пожалуй, редкой песне суждена столь долгая жизнь. Практически ни один концерт Шульженко уже не обходился без этого музыкального шедевра. «Синий платочек» соединил в себе лирический талант Клавдии Ивановны и её огневой, лихой характер, её непоколебимый оптимизм и веру в силы человека. Говорят, плохо, если актрису знают благодаря одной единственной удавшейся роли, и всё же не так уж плохо, когда певицу связывают с одной «самой самой любимой» песней. Шульженко навсегда останется «той», кто пела «Синий платочек», «той», кто победно взмахивала рукой и срывающимся голосом, словно из автомата, речитативом чеканила:
Строчи, пулемётчик, за синий платочек,
Что был на плечах дорогих!
Они были очень нужны друг другу — фронтовики, с огрубевшими, запылёнными лицами, и эффектная, в неизменном концертном платье женщина. Они видели в ней родного человека, так напоминавшего дом. Много лет спустя Шульженко вспоминала, как поднесли ей девушки связистки букет полевых цветов, собранных на нейтральной полосе, простреливаемой вражескими снайперами.
Старость Шульженко была очень тяжелой. Как-то Алла Пугачева сказала ей, что ее популярность не сравнить с популярностью Шульженко, и Клавдия Ивановна очень расстроилась. Она под популярностью понимала нужность. И хотя как-то Пугачева оставила ей тайком деньги по причине бедности - Клавдия Ивановна не смогла забыть причиненную боль.
Запомнился ей Новый год в ЦДРИ. Она много танцевала, ее приглашали молодые, но уже известные актеры. Ей нравилось, как вел ее в танце Игорь Старыгин. А когда к ней подошел Саша Абдулов и, встав на одно колено, пригласил ее на танец, она была в полном восторге. От того, как он танцевал, как встал на колено, как проводил обратно. Очень долго Шульженко вспоминала тот вечер и каждый раз вопрошала того, кто в этот момент находился рядом с ней: "Какой милый мальчик, этот Саша Абдулов, не правда ли?"
Однажды она рассказала Лидии Лапиной странную притчу.
Жила на свете одна молодая и очень красивая актриса. У нее было все - молодость, талант, успех. Однажды после спектакля к ней подошел пожилой человек и со слезами на глазах стал рассказывать, что умирает его дочь. И что только она, актриса, может помочь. Так ему сказала одна старуха-ворожея. Помочь же можно очень просто - если актриса подарит из своей жизни всего один год. И тогда его дочь сможет прожить целый год! Актриса легко согласилась, ведь впереди у нее была, как ей казалось, долгая счастливая жизнь. И что ей этот год! Счастливый отец ушел. Прошло много лет. Актриса состарилась, стала немощной некрасивой старухой. И вот чувствует, скоро за ней придет смерть. И тут она вспомнила, что в молодости подарила целый год из своей жизни. И подумала: если б мне вернули хотя бы месяц из того года, то и умирать было б не страшно, и я бы в последний раз могла насладиться жизнью. Едва она так подумала, как произошло чудо. Она увидела себя в зеркале молодой, цветущей, красивой - как много лет назад. Она поехала к морю - купалась, танцевала, веселилась. В нее влюбился пылкий молодой человек. А она - в него. У них был совершенно дивный месяц любви. Но она помнила о роковом сроке и за день до его истечения, не простившись, уехала, вернулась к себе домой. Следом за ней примчался ее возлюбленный и сказал, что он ищет свою любовь. "Это я", - ответила она. Он взглянул на нее с ужасом и ушел. Она подошла к зеркалу и увидела в нем лицо безобразной старухи…
Это было тяжелое одиночество среди людей, которые ее окружали и любили. Это было одиночество великой актрисы, время которой кончилось. Понимала ли она это? Быть одиноким в окружении близких людей, очевидно, тяжело вдвойне.
Однажды, гуляя около дома, она сказала своему соседу, музыканту: "Я слышу, как у меня на балконе шелестят листья. Почему они шелестят? Ведь там нет деревьев". Музыкант подумал, что у Клавдии Ивановны начались слуховые галлюцинации. Хемингуэй написал: "Не спрашивай, по ком звонит колокол. Он звонит по тебе". К каждому из нас придет время, когда мы услышим шелест листьев. Мы услышим, как Вечность будет шелестеть столетьями, как листьями…
Она лежала в клинике на Открытом шоссе. Шелестели листья. Но вдруг шелест прекратился, и она увидела себя на белой большой лестнице, которая почему-то спускалась от подножия церкви. Она шла вниз по лестнице, и рядом с ней шла счастливая улыбающаяся Флер, ее любимая героиня из ее любимого романа "Сага о Форсайтах".
"- Свадьбы всегда так забавны, - почему-то сказала Флер. Девушка в совершенстве владела собой и была красивей, чем когда-либо, в белом платье, в белой фате на темно-каштановых волосах, падавших челкой на лоб; веки ее скромно нависли над темно-карими глазами. Телом она присутствовала здесь. Но где блуждала ее душа? Душа Клавдии, как трепет посаженной в клетку птицы...
…Когда похоронная процессия направлялась из ЦДРИ к кладбищу, шел сильный дождь. Едва приехали на Новодевичье - выглянуло яркое желтое солнце...
