Разговоры о модернизации в России затихли давно, однако задача обеспечения хотя бы локального технологического развития сохраняет свою актуальность. 2000-е годы прошли во всем мире под знаком увлечения традиционными отраслями: дорожали нефть и иные виды сырья, экономики индустриального типа развивались быстрее западных, к тому же всем был памятен эпический крах доткомов в первые годы нового столетия. Однако, как и в 1970-е и 1980-е годы, ренессанс прошлого оказался временным и в прошлом году мы впервые за тридцать лет увидели в первой пятерке самых дорогих компаний мира по итогам каждого квартала только американские корпорации, причем по итогу года все они — Apple, Alphabet, Microsoft, Amazon и Facebook — представляли «новую экономику».
Сегодня одна Apple стóит больше, чем все российские публичные компании, вместе взятые — как и Microsoft превосходила их по стоимости, например, в 2001-м. С этой точки зрения все наши «вставания с колен» не привели ровным счетом ни к чему. Российская экономика оценивается мировым рынком не дороже, чем одна лидирующая американская компания с персоналом в пятнадцать раз меньшим, чем взрослое население аннексированного Крыма (обо всей стране я и не говорю). Может ли ситуация измениться, или мы обречены жить в нынешней «системе координат», лишь иногда корректируя ее вследствие проявления непредсказуемых колебаний глобальной конъюнктуры?
Ответить на этот вопрос невозможно: все зависит от политического выбора, от решимости властей произвести революцию в российском отношении к технологиям и их развитию. И так как на царящие в Кремле настроения мы повлиять не можем, отметим хотя бы несколько важных особенностей, которые характеризуют сегодняшнее высокотехнологичное хозяйство и без учета которых нельзя даже надеяться на то, чтобы найти свой собственный путь в высококонкурентном мире.
Все «взорвавшие» фондовые котировки компании действуют в секторах, максимально ориентированных на личностные качества человека: общение и стремление к социальному признанию (Facebook), статусное потребление и подчеркивание принадлежности к группе (Apple)— Современная высокотехнологичная (при всей условности этого термина) экономика отличается от индустриальной прежде всего тем, что главную роль в ней играет не производитель, а потребитель. Масштабы выбора, возникшие в последние десятилетия, таковы, что конкуренция между коммуникаторами от Apple и другими мобильными телефонами — это не то же самое, что конкуренция между различными типами холодильников или стиральных машин. Все большее количество товаров и услуг начинают нести в себе статусные и скрытые смыслы, предполагают принадлежность к определенному сообществу, удовлетворяют не материальные, а психологические потребности пользователей. Характерно, что все «взорвавшие» фондовые котировки компании действуют в секторах, максимально ориентированных на личностные качества человека: общение и стремление к социальному признанию (Facebook), статусное потребление и подчеркивание принадлежности к группе (Apple), стремление получить желаемое не в некоей перспективе, а «здесь и сейчас» (Amazon). Компании, ориентированные на В2В-проекты, не смогут достичь подобных результатов — а именно «промежуточные» продукты всегда были сильной стороной российского инновационного сектора, а спрос на них формировался крупными компаниями или «оборонкой». Поэтому сегодня не стоит замахиваться на то, чтобы повторить успех лидеров: куда правильнее в рамках «зонтичных» структур (таких, например, как «Роснано») выращивать «монопродуктовые» компании и либо выводить их на биржу, либо довольствоваться непубличным присутствием в тем не менее высоко маржинальном рынке частных технических решений. Пока нам стоит довольствоваться созданием новаций, которые впоследствии будут использованы другими (вспомним, что, например, сенсорный экран был изобретен в 1965-м, запатентован в 1972-м, и начал использоваться в середине 1980-х General Motors в автомобилях Buick и Casio — в своих калькуляторах, но лишь с появлением первого iPhone «пошел в массы»), однако защищать свое технологическое первенство и стремиться максимизировать обусловливаемые им доходы.
Если раньше «военка» или машиностроение создавали новые технические решения, которые позже начинали использоваться в гражданских отраслях, то сейчас технологический трансферт происходит в обратном направлении
— Из сказанного следует и второй важный момент: успех в новых условиях наиболее вероятен у компаний, ориентированных на узкий сегмент рынка и доводящих до совершенства как свою технологию, так и способы общения с ее потребителями. Традиционный «отраслевой» подход, доминировавший долгое время в российской экономике, оказывается в такой ситуации естественным тормозом нашего развития. Соответственно, важнейшей задачей становится «переформатирование» как самой экономики, так и наших взглядов на нее: государству через имеющиеся у него инструменты (холдинговые структуры типа «Ростеха» и «Роснано», фонды типа «Сколково», ФАНО и ведущие университеты) стоит продвигать повестку дня, завязанную на «точечные» инновации и максимально гибкие коммерческие структуры, которые смогут их коммерциализировать. Технологический прогресс XXI века отличается от прогресса ХХ-го: если раньше «военка» или машиностроение создавали новые технические решения, которые позже начинали использоваться в гражданских отраслях, ориентированных на конечного потребителя, то сейчас технологический трансферт происходит в обратном направлении. В стране сейчас очевидно не хватает компаний последнего типа — и поэтому реалистичной задачей я бы видел развитие хотя бы тех «промежуточных» звеньев, о которых говорил выше. Задача состоит в стимулировании частных инноваторов и инвесторов на разработку новых «точек роста», которые могут затем встраиваться в самые разные сектора экономики, а не во «фронтальном наступлении» в какой-либо отрасли, которая впоследствии может оказаться тупиковой. Более того, учитывая сложную обстановку, в которой функционирует российская экономика и ее зависимость от глобальной политики, следовало бы акцентировать внимание на таких технологиях, которые не касаются отраслей, испытывающих серьезное влияние политических факторов (т. е. лучше создавать нанопокрытия для автомобильных стекол, чем элементы защиты ядерных реакторов, инвестировать в материалы для строительства, чем в ракетные технологии, и т. д.).
Попытки навязать потребителю относительно монофункциональный продукт по высокой цене практически всегда терпят провал, как это случилось с iWatch или Google Glass
— Не менее важным моментом является совершенно новый тренд на постоянное удешевление продукции, задаваемый «новой экономикой». Если раньше его демонстрировали лишь на повышении быстродействия компьютеров и увеличении емкости жесткого диска при снижении цены, то с начала 2000-х годов этот тренд был продолжен за счет соединения различных функций в одном девайсе (современный смартфон сочетает в себе телефонный аппарат, планшет для выхода в интернет, фотоаппарат, диктофон, часы, таймер и с десяток других назначений), а с 2010-х — за счет появления и распространения полностью бесплатных для потребителя опций (Skype, отказ от взимания платы сервисами электронной почты, Facebook, система передачи сообщений и звонков в iMessages и Telegram, и т. д.). При этом целый ряд продукции, коммерциализированной несколько десятилетий назад (в первую очередь сами персональные компьютеры) окончательно переходит в традиционный сектор, и практически перестает и снижаться в цене, и качественно наращивать свои функции — зато попытки навязать потребителю относительно монофункциональный продукт по высокой цене практически всегда терпят провал, как это случилось с iWatch или Google Glass. Быть же на острие конкуренции означает быть готовым устойчиво повышать качество своего продукта без повышения издержек, а также обязательно предлагать потребителю некий набор бесплатных услуг. Здесь перед «новыми» российскими технологическими предпринимателями, действующими в рамках государственных холдингов и фондов, стоит крайне сложная задача слома характерного для российского (и еще советского) государства тренда на решение задач «любой ценой»; если им удастся изменить этот стереотип, именно с таких структур могут начаться перемены во всей системе управления отечественной экономикой.
— Еще одним очень важным обстоятельством является локализация места производства продукции или оказания услуг. Сегодня возникает консенсус относительно перспектив биотехнологий и передовых технологий использования возобновляемой энергии как очередных драйверов «новой экономики». Проблема, однако, состоит в том, что потребление новых продуктов в этой сфере территориально привязано к определенным локальностям. В случае с Facebook вы можете загрузить мессенджер везде, где есть мобильная связь — но Amazon опирается на гораздо более сложную логистику компаний срочной доставки, которые есть не везде. Новые методы лечения на основе нанотехнологий могут быть изобретены где угодно, как и нанопокрытия для медицинских инструментов или нанооболочки для лекарств — но применять их (и получать основную прибыль) будут там, где медицинские услуги доведены до совершенства, а рынок наиболее широк. Это предполагает необходимость приспособления к новым реалиям глобальной экономики и их использование. Прежде всего российские инноваторы должны сосредотачиваться на максимальном обеспечении прав на свои изобретения; Китай сегодня подает в 43 раза больше патентных заявок, чем Россия — и это один из факторов быстрого роста технологического сектора в этой стране. Мы, я полагаю, должны принимать в расчет, что нам будет крайне сложно обрести возможность прямого доступа к конечному потребителю, и поэтому необходимо получать гарантии международного признания наших разработок и скорее создавать совместные с западными фирмами компании для их коммерциализации, чем пытаться наладить производство конечного продукта в России.
Нормальной средой для развития современных технологических компаний могут быть только те страны, правительства которых не научились «разевать роток» на то, что им не принадлежит
— Наконец, следует сказать пару слов об особенностях финансирования сектора новых технологий. Здесь не действуют очень многие традиционные принципы, которые предполагали высокую предсказуемость отдачи тех или иных инвестиций. Именно поэтому фундаментально важными оказались два новых подхода. С одной стороны, для создания необходимой для развития «новой экономики» среды государство должно фактически спонсировать исследователей, не ожидая отдачи (это было институционализировано в т. н. Законе Бэя-Доула, принятом в США в декабре 1980 г., но практически нигде не было повторено — про Россию мы и не говорим). С другой стороны, компании, которые пытаются делать первые шаги со своими изобретениями, должны иметь возможность практически бесплатного (и даже невозвратного) фондирования во впечатляющих масштабах (тот же Amazon показывал убытки четыре года после своего выхода на биржу, компенсируя их продажей частей пакета акций, принадлежавшего его основателям). Во многом это объясняет, почему «взрыв» новых технологий и новых коммуникационных форм произошел именно в США, где традиционно была сильна культура рискового и венчурного финансирования через использование фондового рынка (которая в России, собственно говоря, отсутствует до сих пор). Кроме того, нужно иметь в виду, что «новая экономика» является важным подспорьем для бюджета прежде всего тогда, когда она порождает класс богатых граждан, преуспевающих налогоплательщиков, а не сама по себе: тот же Apple в 2016 году заплатил в американский бюджет 13,9 млрд долларов, или 2,1% от средней капитализации компании, а, например, «Газпром» выплатил в российский бюджет в 2017 году почти 2,2 трлн рублей, что соответствовало… 76% его рыночной оценки. Так что нормальной средой для развития современных технологических компаний могут быть только те страны, правительства которых не научились «разевать роток» на то, что им не принадлежит, не надеются радикально поправить свои финансовые дела за счет развития «новой экономики» и не боятся появления богатого и независимого «среднего класса».
Можно продолжать оценивать те особенности, которые приносит в мир современная «новая экономика», но пора, наверное, перейти к некоторым выводам относительно того, насколько возможно ее строительство в России и к чему оно может привести.
Технологическим компаниям, которые действуют при государственной поддержке, я бы советовал сосредоточиться на проектах, имеющих конкретное практическое значение
На мой взгляд, структуры типа «Роснано», «Сколково», разного рода наукограды и т. д. находятся сегодня в сложной ситуации, так как государство дало им некоторые важные инструменты для развития, но ожидает от них практически недостижимых результатов (отсюда, я думаю, проистекает и критика, которая часто слышится в их адрес). Чтобы не утратить того задела, который уже сделан, не остановить движение в правильном направлении, сегодня как никогда важно скорректировать задачи и пересмотреть ожидаемые результаты. Технологическим компаниям, которые действуют при государственной поддержке, я бы советовал сосредоточиться на проектах, имеющих конкретное практическое значение. Например, почему бы не заняться наноприсадками к бетону, разработка которых ведется в стране начиная с 1980-х годов, и которые могут радикально изменить методы строительства, если довести технологию их производства «до ума» и применить государственные рычаги для изменения строительных СНИПов? Или обратиться к банальным газовым горелкам с объемной матрицей, обеспечивающим направленное пламя даже на простой газовой плите — применение нанотехнологий в этой сфере может сэкономить до четверти всего потребляемого населением природного газа. Я не говорю про те же солнечные батареи или оконное стекло с нанопокрытием, которое позволит сократить затраты на отопление в районах с холодным климатом, но значительной инсоляцией, да и про многое другое. Используя свою близость к государству, эти компании должны — просто обязаны, я бы сказал — не только продуцировать инновационные технологии, но и лоббировать изменение стандартов и технических регламентов, которые сегодня практически закрывают собственно российский рынок для большинства их изобретений. Не стоит забывать, что важнейшие рывки в области прикладных технологий как раз в тех сферах, которые могли бы стать наиболее перспективными для «Роснано» (строительные материалы, топливо, энергосбережение и т. д.) были обусловлены в Европе действиями правительств, последовательно стимулировавшими технологический прогресс ужесточением стандартов.
Россия сегодня не только отстала от многих глобальных трендов, но она, как становится все яснее, стремится обособиться от них, не воспринимая их как «руководство к действию». Это политический выбор, и спорить о нем сейчас, наверное, уже бесполезно. Поэтому следовало бы спуститься с небес на землю и серьезно подумать о том, что могут сделать государственные технологические компании в огосударствленной экономике, опираясь на свою близость к политической элите. Подумать о конкретных вещах и о том, какую пользу они могут принести стране.
Владислав Иноземцев
