В России, кажется, образовалась новая сакральная идея, снова в момент
объединившая крымнашистов и либералов, ватников и майдановцев,
православных и атеистов, левых и правых.
Эта новая сакральная идея - еда.
Точнее, формула "еду выбрасывать нельзя".
Россия - страна, удивительно умеющая вырабатывать сакральность. Ничего
больше она вырабатывать не умеет. Но сакральность - это просто божий дар
какой-то этой стране.
Самая главная заповедь здесь - не трожь!!!!
Царь - сакральный, Крым - сакральный, война - сакральная, история -
сакральная, вминистерство души - сакральное, памятник - сакральный, и
даже помидоры теперь - тоже сакральные.
Я знаю, что такое голодуха. О, да! Уж поверьте.
Тот, кто служил в девяностых под Екатеринбургом, в тех самых
Камышловских болотах, откуда сейчас толпами валят новые "добровольцы" на
новую войну - зимой, при минус тридцати пяти на улице и плюс
четырнадцати в казарме, стены которой были покрыты вечным шевелящимся
ковром из комаров (сырость от болот была такая, что комары не
переводились даже в середине января), в одной шинели, кителе и нательной
рубахе, по четыре-шесть часов на морозе и ветру очищая дивизионный плац
от снега скребками, лопатами и плащ-палатками, все это под крики
"бегом, бегом!", с растущим тощим организмом под два метра, вечно
требующим жратвы, и черпаком гнилого бигуса на обед и двумя ложками
крупы ячневой сеченой на ужин - о, поверьте, этот организм знает, что
такое ночами жрать из тюбика зубную пасту "Ягодка", которая нестерпимо
пахнет едой.
Собственно, нас, духов, иначе как проголоды, обмороки, нехватура, гоблины - тогда и не называли.
Однажды в казарменном сортире, в помойке, я увидел целлофановый пакет с
печеньем, который сержанты отобрали у партии вновь поступивших
новобранцев, и выкинули в помоечный ящик.
Шмон молодых был одним из
главных действий при поступлении новой партии - отбирали все, всю еду.
Самое вкусное деды оставляли себе, а остальное выбрасывали.
Собственно, это было ровно то, чем занимается сейчас наша власть -
маленькая групка сытых мордатых хозяев казармы отбирала рессурсы у толпы
нищих голодных пейзан и показательно выбрасывала санкционную еду в ящик
с использованной туалетной бумагой.
Выбрасывали именно
показательно, чтобы служба медом не казалась, чтобы к новым законам
приучить, чтобы дать понять тебе свое место. Потому что жрать выкинутое в
армии самое главное западло.
Довести людей до животного состояния,
до настоящего, всамделишнего голода, когда в глазах у жрущего человека,
который спер в оощном цеху немытую морковь, засовав её в кирзачи, или
на раздаче стырил бачок с кашей и стоит теперь жрет её в углу, давясь,
торопясь, пока не отобрали, с совершенно животным выражением на лице,
когда в глазах не остается ничего человеческого - а потом за это же
состояние его и чморить - это то, чем и занимается наша власть сегодня.
Мне стоило диких усилий заставить себя не схватить этот пакет из
сортирной помойки и не начать жрать прямо здесь, на очке. Жрать втихаря,
в одинаря из помойки на очке - представить в армии преступления хуже
этого невозможно. Хуже нет ничего. После этого тебе просто пздц. Лучше
повеситься.
Но мне было плевать. Все что я видел - это жратва.
Так вот. Взять, и просто выйти, не схватив этот пакет, мне стоило
каких-то нечеловеческих усилий. Это было больно именно физически, в
прямом смысле этого слова. Вот прям по-настоящему. Когда я вышел, у меня
болела каждая мышца, каждая косточка.
А потом в расположение с
выражением лица, какое бывает у спаривающейся собаки, и абсолютно
потерянным взглядом, залетел мой сослуживец, и с приглушенным
полу-криком полу-шепотом "пацаны, смотрите, что я нашел" - поднял в руке
этот пакет. И пацаны, не знавшие, где он это нашел, налетели на него
как саранча, и жрали эти галеты из помойки, и мне второй раз стоило
диких усилий не присоединиться к этой куче голодных, которая пихала друг
друга за эти галеты и набивала их в рот горстями, потеряв все
человеческое в своем образе.
Да, они не знали, где он взял эти
галеты - но я то знал. И он знал. И именно поэтому он и принес
специально всем, чтобы, если что, быть замазанным не одному, а вместе со
всеми.
Второй раз удержаться было сложнее, кстати - потому что уже
толпа, а в толпе можно все. Кажется, я, стоя в стороне и глядя, как они
жрут эти галеты, даже плакал.
А тот, который этот пакет и притащил
в распалагу, и жрал потом, зная где он эти галеты взял - стал
впоследствии одним из самых жестоких дедов, или, как у нас говорили,
"перцев" - круче только яйца, выше только небо. Молодняк бил и чмырил с
удвольствием. За голодуху, да.
Так что что такое жрать зубную пасту
месяцами я знаю, и потом, в Грозном, что такое жарить голубей на
шомполе, знаю (голубю главное в голову попасть, потому что тушку
автоматная пуля разрывает в брызги), и дальше, в горах, под
Шаро-Аргуном, что такое жрать собачатину, тоже знаю (у собаки главное
жир срезать, он горчит), и затем, в Грузии, что такое пить из болота или
ручья, где выше по течению лежит труп теленка - знаю тоже.
В общем, что такое еда, когда хочется есть - я знаю.
Но никакого культа еды у меня не образовалось.
Я не стою над душой у ребенка с ложкой, чтобы он доел в тарелке все до
последней крошки, только из-за того, что отцы и деды голодали -
свободное незашоренное сакральностями развитие личности моего ребенка
для меня куда важнее, чем ложка недоеденного пюре, которую меня
совершенно не запарит выкинуть в ведро. Меня не повергают в шок
испортившиеся продукты. Я радуюсь празднику кидания помидорами в
Испании. И поддерживаю бельгийских фермеров, выливающих под свой
Парламент тонны молока в знак протеста. А в Европе в темном прошлом с
голодухи мерли не меньше нашего.
Нет, я совсем не говорю, что
уничтожать еду - хорошо. Уничтожать еду - плохо. Вырастить полторы
тысячи свиней, привезти их через океан в Россию и сжечь в крематории,
потому что одному полоумному заклинило башню - это совершеннейшая дичь,
конечно.
Но только не потому, что наше прошлое - чернуха, чернуха и еще раз чернуха.
Не с того конца заход.
Друзья мои, ну, если мы будем делать сакральность еще и из помидоров - стране тогда точно крышка.
Из-под которой мы не выберемся никогда. Потому что ничего более совкового, чем сакрализация еды, придумать нельзя.
Для меня все происходящее ассоциируется не с карточками во время войны.
Для меня все происходящее ассоциируется только с одним - с группкой
мордатых сержантов в каптерке, тумбочки в которой забиты отобранной у
нищих пейзан колбасой; с существованнием в своем теплом сытном уютном
мирке группы окончательно ушедших в астрал милиардеров, выбрасывающих на
глазах толпы голодных проголодов санкционку в сортирную помойку и
вводящих самые жесткие меры наказания за то, что кто-то эту санкционку
будет жрать. И уверенных, что так и надо, что они правы. С кривым,
совершенно уебищным, диким миром казармы, в которую они превратили всю
страну, с его извращенной, совершенно животной моралью, ублюдочной
нравственностью, пизданутостью душой и мозгами. С властью, которая
рассматривает все остальное население барака своей собственностью, и
населением, которое соглашается с этим и готово жрать галеты из
сортирной помойки, и желательно, чтобы по возможности замазать еще и
всех вокруг - но лишь бы только не возвысить голос, не заблеять, не
заявить о своих правах и своем достоинстве, не стать не таким, как все.
Так что сжигание сыров в специально закупленных для этого передвижных
крематориях и давление помидоров бульдозерами говорит совсем не о том,
что помидоры святые.
А только и исключительно о том, что Верховный
Сакральный - ебнутый. Впрочем, большинство населения страны, хрен там
говорить то, под стать властителю - их это либо устраивает, либо оно
готово с этим мириться.
